Герман лежал на дощатом полу, и на его лице играли блики от той странной лампы. Но только в этот раз, набитые в ее стеклянную колбу вольфрамовые спирали, скручивались в нечто похожее на цифру ноль. Блики блуждали по лицу, заползали под закрытые веки, и щекотали в носу. Герман закрутил головой, справляясь с желанием чихнуть. Открыл глаза, увидел, что с лампы сыпется пыль. Она и раздражала, провоцировала его ноздри на то, чтобы взорваться.
- Ты на парня или на собственную оплошность злишься?- спросил Лысый, разбив оковы наваждения, охватившие Степного Пса.
Лысый некоторое время изучал хитросплетения внутри лампы, которую уже больше минуты прикладывал то к левому уху Германа, то к правому. Затем, удовлетворившись увиденным, выпрямился во весь свой небольшой рост, пошаркал ботинками возле головы Германа, повернулся к анархисту лицом, и спросил,- так чем ты обеспокоен?
Степной Пес и был, конечно, обеспокоен. Но для него самого неизвестно было чем именно. Возможно тем, что этот путавшийся под ногами пацан, выжил, ввалился в сарай, да еще с лицом блаженным и залитым слезами, и без памяти на пол рухнул. И теперь они шагу не могли ступить, пока в себя он не придет. Или тем, что благодаря каким-то внешним факторам в неприглядной ситуации сам он, Степной Пес, оказался, и теперь выглядел дилетантом в глазах каких-то местных неотесанных фермеров, задававших ему теперь свои глупые вопросы. Или дело было просто во вполне объяснимом желании покинуть этот сарай, убраться от него подальше. Запах его забыть. И даже в реке свою одежду постирать.
А он никак не мог на это решиться. Хищники, бесновавшие снаружи, были тому виной, загонщик, круживший вокруг или странное противное умиротворение, вдруг охватившее их всех, сродни забвению. Точно, они будто все залипли, уснули, подобно Бородачу, и свой угол в этом сарае нашли. Он, кстати сказать, казалось, с момента их ухода даже своего положения не поменял. Также под сломанными дверями и сидел, в какую-то свою даль смотрел.
Степной Пес оторвал от него свой взгляд, на свою команду посмотрел. Регина с отсутствующим видом стояла, грязную стену собой подпирая, содержимое своего кожаного кошеля рассматривала и, казалось, почти при этом не шевелилась. Она то и дело доставала последнюю выпадавшую из него монету, непослушными пальцами ее перебирала, качала головой, и обратно ее бросала. Селеста, над Германом склонилась так, будто разбудить его хотела. Но выглядела при этом так, что саму ее хоть буди. Очевидно, все еще свой вопрос, отчего загонщик Германа не тронул, дожевывала. Или ответ Лысого на него, что, мол, загонщики и не должны особенно трогать, они должны только загонять. Они – это полиция. По сути, полиция, как и все органы государства, этим и заняты, народ в стойло загонять, сказал Лысый, и весело анархисту подмигнул. И добавил:
- Настоящий же хищник подкрадывается незаметно, правда ведь, Лесной Койот?
Степной Пес подумал об этом всем:
- Путь только начался, а мы уже вусмерть задолбались.
И вздрогнул, от этого навалившегося на него наваждения, стряхнул с себя эту странную паутину. Постарался стряхнуть. Громко выругался, осмотрел Бородача, Лысого, уделил особое внимание висевшему на лбу последнего странному наросту, отхаркнувшись, сплюнул, и, решая не удостаивать никого ответом, сделал над собой усилие, и снова заорал:
- Вставай, пацан! Время не ждет.
- Да, в этом ты прав,- сказал Лысый,- время никогда не ждет, время самый безжалостный хищник. От него иммунитета нет ни у кого. Но по определенной цене могу его продать, если договоримся. Что скажешь, Койот?
И он явно хотел сказать что-то еще, с интересом при этом Германа разглядывая. Затем все же проговорил:
- Я бы на вашем месте подумал. Вы ко мне все равно еще вернетесь, и обидно будет, если еще и совсем без монет. Эфиранты свои вы уже растеряли.
- А мне твое шмотье, равно, как советы, ни к чему, мужик,- оборвал его Степной Пес,- и своей бородавке это передай. Черт, мужик! Все выглядит так, будто это она за главного из вас двоих. Вот смотришь на тебя, а все равно видишь только ее!
Степной Пес нервно захохотал, и снова сплюнул.
- Обещаю самым серьезным образом с ней об этом поговорить, чтоб многого на себя не брала,- заверил его Лысый, и поиграл тенью. На своем лице тенью улыбки, на родинке тенью от досок сарая. Небо над поляной уже прояснилось, и щели ветхого строения разливали солнечный свет в этот мрачный убогий, полный самой разной сельскохозяйственной утвари, интерьер. И осветил странную черную доску, похожую на школьную. На ней было белым мелом начертано что-то, будто, названия местностей, возможно, этого мира. Мел, которым они были насечены, кстати, болтался на шнурке, будучи прицепленным за гвоздь к верхней планке доски.