Но как только они продолжили путь, мысли Гая переключились на иное. Он думал о том, что из-за плохой погоды обитатели замка все это время не имели вестей из Англии, поскольку пилигримы и купцы почти всю весну просидели у своих жаровен, глядя, как дождь, сменявшийся снегом, а потом снег, сменявшийся дождем, падает на раскисшие дороги, превратившиеся в настоящие трясины. Как только погода стала немного лучше, Гай отправил в Лондон к Джону Гонтскому посыльного с письмом, где сообщал герцогу о рождении внучки, но ответа Ланкастера с дальнейшими распоряжениями ждать придется долго, гонец вернется не раньше следующего месяца.
Он залюбовался цветущими деревьями, с любопытством взирая, как птицы вьют гнезда, но мысли его вновь привычно погрузились в мир проблем и вопросов большой политики. Его нынешнее положение, когда он вместо Эдмунда управляет поместьем Бресс, не могло сохраняться долго. Все задачи, которые поставил перед ним Ланкастер, теперь можно было считать выполненными: замок надежно охраняется, хозяйка здесь же, наследница благополучно появилась на свет, мать и ребенок здоровы и находятся под надежным присмотром. Карл Французский теперь едва ли может рассчитывать законным путем вернуть под власть своей короны эти земли, а де Боргары, судя по сообщениям Оливье, утратив интерес к кузине, с головой ушли в другие интриги: они подыскивали выгодного жениха для дочери Филиппа де Боргара.
Ныне герцог Ланкастерский должен найти другое применение Гаю де Жерве. Между тем ему пора уже было подумать о новой партии для Магдален, которая не могла бесконечно долго оставаться на положении необъявленной вдовы.
Вместе с известием о рождении Авроры Гай переслал письмо, в котором просил у герцога руки его овдовевшей дочери. Разумеется, Магдален Ланкастерская была слишком лакомым кусочком, чтобы рассчитывать на него, не давая ничего взамен, а Гай хорошо понимал, что сейчас он ничем особенно не может отплатить Ланкастеру, ну разве что, как всегда, верной службой. И все же Гай решил, что хуже не будет, а потому и направил просьбу.
Он ничего не рассказал об этом письме и своих сомнениях Магдален, которая, по-видимому, не понимала, что совсем скоро их идиллия должна закончиться. Она пропускала мимо ушей все его намеки на то, что в недалеком будущем у нее появится новый супруг, и вела себя так, будто это вообще невозможно. Сейчас, пока она еще не вполне оправилась после родов, он не решался говорить о неизбежной разлуке, но полагал, что скоро вынужден будет это сделать.
В Серьяк они приехали в разгар майского праздника; и здесь Гаю потребовалось все самообладание, чтобы сохранить спокойствие, пока староста деревни на глазах у крестьян вдохновенно и трогательно рассказывал, как деревню грабили и жгли разбойники, как потравили урожай и вырубили лес, который худо-бедно, но помогал сельчанам кормиться.
Де Жерве мрачно глядел на столпившихся на лугу женщин и мужчин, на босоногих маленьких детей, испуганно посматривавших на вооруженных людей из-за юбок матерей. Деревенские старики хранили горестное молчание, лишь подергивая себя за спутанные седые бороды.
Гай вдруг понял, что ничего не возьмешь с этих людей, и без того выжатых как лимон, голодавших по весне, изнуренных, отчаявшихся. Им нужно дать время, чтобы посеять и собрать новый урожай, восстановить разоренные хозяйства, обжиться. Но ничего не взять он тоже не мог, а потому Гай объявил, что все подданные милорда де Бресса старше шестнадцати лет должны будут отрабатывать на его землях и в замке по два дня в месяц.
Жители деревни выслушали его решение в полной тишине: они не рассчитывали на подобную милость: в этом краю такого не бывало. Но постепенно до них дошло, что им предоставляется отсрочка. На усталых лицах, старых и молодых, белозубых и беззубых, появилась неуверенная улыбка.