Райка договорилась, что подруги, узнав, когда ее выпишут, приедут за нею, постаравшись опередить мать. Те обещали. И, обманув Дарью, забрали Райку из роддома сами, приехав за нею на такси. И, назвав водителю маршрут, заговорили с бабой:
— Вот теперь ты красавица! Будто на курорте побывала! Смотри, какое лицо стало чистое, румяное! От чуваков отбою не будет! Эх, заживешь шикарно!
Таксист, затормозив, остановилося у клиники. Подружки вошли первыми, вскоре позвав Райку.
— Давай бэби! Анализ нужен! — взяли из рук тихо спящего малыша, передали в руки хмурого человека. Тот понес ребенка, и малыш, проснувшись, закричал жалобно, просяче.
Райка заткнула уши, чтобы не слышать его голос.
— Ты выйди! Подожди во дворе, на лавке, — вывела наружу одна из подруг. И осталась с нею. Но вскоре их позвали.
Райка подписала какую-то ведомость. Ей выдали деньги. Много. Баба даже не поверила. Это было куда как больше, чем она предполагала.
— Все! Вы свободны! — услышала тихое.
И вместе с подругами вышла из клиники.
— Ты поезжай домой. Обрадуй мать. А мы через недельку заглянем к тебе. Как раз молоко перегореть успеет. Ох и бухнем!
Райка позвонила в дверь резко. Мать, открыв, изумленно уставилась на дочь:
— Ты? А где Юрка? Мне сказали твои девки, что только завтра тебя выпишут. Я все собрала, приготовила…
— И зря! Не надо! Ему уже ничего не нужно! — ответила зло.
— Как? Что с Юркой?
— Я сдала его! В доноры!
— Что?! Своими руками? Ты? За что?! — пошла шатаясь в комнату, словно ослепла. — Эх ты, кукушка! Зачем сама живешь? — хотела добавить что-то, но схватилась за сердце, мешком рухнула на пол.
Райка не предполагала, не поняла, что случилось с матерью. Не имеющей сердца не понять этой боли. Она пролежала на полу до вечера. А утром умерла, так и не придя в сознание.
— Вот дура! И с чего это ее шибануло? При таких башлях… Видно, вправду состарилась раньше времени, сошла с ума! — сказала Райка подругам, уезжая с кладбища…
ГЛАВА 10 КРАСОТКА РОЗА
Роза пришла в дом Серафимы почти сразу после Нинки и считалась здесь старожилкой. К ней давно привыкли, знали все ее слабости, любили девку по-своему и прощали ей многое, что не сошло бы с рук другим.
Роза была весьма привлекательна. И внешне вполне соответствовала своему имени. Она одинаково ровно относилась ко всем обитателям дома. Никогда ни с кем не ругалась. И даже если кто-то ссорился, Роза спешила помирить разругавшихся. Ей это часто удавалось. Она не любила злых сплетен, пересудов и никогда не принимала в них участия.
Даже грубоватая Тоня за все время ни разу не разозлилась на Розу, не обидела, не обозвала, ни в чем не упрекнула бабу. Да та и поводов не давала к такому отношению.
Общительная, веселая, она любила посидеть на кухне вечером в свободные часы. Слушала всякие истории, какие случались с бабами, иногда сама рассказывала что-нибудь, да такое, что потом у многих от смеха животы всю ночь болели. Без нее на кухне было скучно. Она умела растормошить всех, забыть о болезнях и неприятностях. Умела пошутить незлобно. И никогда ни с кем не враждовала.
Может, поэтому не было у нее врагов. Все любили эту женщину и никто не избегал общения с нею.
Ее любили и клиенты. За Розой часто приезжали на импортных машинах. Сигналили, вызывали. Увозили на сутки, а то и на неделю. Возвращали тоже на машине. Прощаясь, целовали в щеку или руку. Никогда, никто не спешил проститься с нею. Ей смотрели вслед с доброй улыбкой обожания и грусти.
Роза входила в дом Егора со смехом, ее встречали приветливо. Антонина сама варила ей кофе. И пока женщина плескалась в ванне, все бабы собирались к столу, чтобы пообщаться с Розой, пошутить, посмеяться вместе с нею.
Розу окружали. Спрашивали, как она провела время. Та отшучивалась. Не любила сальных подробностей.
— Да что я? Так же, как и все! Но вот думаю, надо же мне присмотреть новых поклонников. Наверно, соседских мужиков пора кадрить. Клевые чуваки. Оторву я их от благоверных! Нельзя всю жизнь с одной и той же в постели кувыркаться! Жалко фрайеров! Всякий раз, как прохожу мимо их дома, они, несчастные, слюни глотают. Из рук все валится. И будто жеребцы, копытами землю бьют! Того гляди — забор перемахнут!
— Ой, Роза, они такие жлобы, эти Свиридовы! Не обращай на них внимания! — предупреждала Антонина.
— Знаю! Если б не это, давно бы у моих ног были оба! Они за копейку удавятся, не говоря о долларе. У них на воротах надо девиз дома написать: "За зеленую купюру продаю родную шкуру!"
— А нашему дому какой девиз придумаешь!? — хохотала Тонька.
— Мы поддержим новый строй своей собственной..! — не задумываясь выпалила Роза.
Бабы дружно рассмеялись.
О самой Розе в этом доме знали мало. Не любила она рассказывать о себе. Не всегда отвечала на вопросы, касающиеся ее прошлого. Уходила от ответов, переводя разговор на другую тему.
Как старожилка и любимица хозяев Роза жила в отдельной комнатке, одна. Беспрепятственно пользовалась телефоном. Могла прийти и уйти, когда вздумается. У нее одной из всех баб были ключи от входных дверей дома, что означало высочайшее доверие хозяев.
Все в доме считали, что этой женщине живется легче всех, нет у нее ни забот, ни тревог, ни проблем. Она всегда была в хорошем настроении, никто не видел слез на ее глазах, не слышал жалоб, сетований на судьбу.
Роза была понятной каждому, но при этом оставалась загадкой для всех…
Просидев с бабами на кухне до полуночи, она уходила спать в свою комнату, никогда не забывая закрыть двери на крючок. Все считали, что это страховка от рэкетиров, какие однажды напугали изрядно всех баб дома.
Эта мера предосторожности никого не удивляла и не коробила.
Но и Роза, и все остальные в глубине души понимали, что этот крючок не помешает рэкетирам войти в комнату. Он мог сдержать лишь жильцов дома. Но почему закрывалась, почему не хотела впускать к себе никого, знала только сама Роза.
Оказавшись одна в своей комнате, женщина словно снимала маску и становилась сама собой.
Не надо прикидываться, сдерживаться. Не стоит смешить всех, когда саму душат слезы… В этой комнате, как в раковине, она прожила не один год.
Розу порекомендовал Антонине один из клиентов, серьезный, порядочный человек, уловивший особым чутьем невысказанную проблему. Клиент поручился за Розу своим именем. Этого было больше чем достаточно, и женщину взяли без лишних вопросов. Не спрашивали, кто она. Что привело на панель? Впрочем, с дури или с жиру никто не влетал в путанки. Сюда всякую из женщин приводило свое горе, общая для всех нужда. Искательницы острых ощущений с необузданным сексуальным желанием быстро набивали оско
мину и исчезали с панели, убираясь восвояси под семейный кров, под крыло родителей, предпочитая жалкое существование — сытости и роскоши панели. Лишь жуткое горе, безысходность и презрение ко всему, ненависть даже к самим себе, могли удержать в притоне баб — любимых и ненавидимых всеми.
От девчонок-подростков одиннадцати лет до тридцатилетних женщин поглотили, приютили у себя притоны города. Их число росло с каждым днем. Хотя каждый день на окраинах, в метро, на вокзалах и в гостиницах находили убитых проституток. Нередко сжигали и громили притоны лихие молодчики, крутые рэкетиры, недовольные, пьяные клиенты.
Случалось, делала облавы милиция. Сгребала всех потаскушек вместе с бандершей в одну камеру, требовала свой положняк. Но путанки не хотели откупаться деньгами, какие все труднее становилось зарабатывать. Они предпочитали расчет натурой. Милиция, продержав потаскух с неделю в камере, понимала, что не получит свой навар в деньгах, довольствовалась предложенным расчетом и с треском выгоняла потаскух, чтобы обыватели близлежащих домов видели — не бездействуют стражи порядка, стоят начеку нравственности и морали горожан.