Внезапный арест Петра Евгеньевича, о котором Крайневу тут же стало известно, едва не расстроил их планы. Событие это могло означать все, что угодно, но больше всего Владимир Кириллович опасался доноса. Поэтому некоторое время понадобилось на то, чтобы навести справки. Это оказалось непросто и потребовало большой изобретательности, но в конце концов все выяснилось окончательно: Щеглов был схвачен не по доносу, а в силу нелепого стечения обстоятельств. Ни о каких его связях в Петербурге и Москве Третьему отделению так и не стало известно. На допросах Петр Евгеньевич молчал, и Крайнев решил, что оттягивать дело с освобождением Бибикова не только бессмысленно, но и опасно. По горячности своей он даже задумал было организовать побег и Щеглову и даже связался с ним, но тот решительно воспротивился, не желая подвергать риску уже наладившееся предприятие. С ним согласились и товарищи из-за границы. "Ваши корреспонденции нам очень дороги, — сообщали они Крайневу, — но оставаться и далее в Петербурге считаем для вас опасным. Устроив побег Бибикову, попытайтесь в случае открытия военных действий наладить регулярную присылку материала с театра войны. Для связи обратитесь в Одессе к адвокату Артуру Всеволодовичу Левашову. Что же касается Щеглова, то о нем позаботятся другие".
Крайневу сообщили также, что на Шпалерной сидит давнишний друг Бакунина, Олег Михайлович Громов, известный среди конспираторов под кличкой "Гром". Если передать ему записку, он сможет связаться с Бибиковым, используя для этого уголовников.
У "Грома" была разработана простая и надежная схема побега; предполагалось, что к нему присоединится и Бибиков. В Одессе их уже ждали надежные люди, которые должны были обеспечить безопасный переход через границу. Единственное, о чем не сообщили Крайневу, так это о том, как связаться с самим "Громом", потому что надзиратель, через которого до сих пор поддерживалась связь, был с повышением переведен в другую тюрьму.
По этой причине и заявился Крайнев в один из погожих дней к своему старому знакомцу — "шпику по вдохновению" — Евлампию Сидоровичу, частенько поставлявшему для фельетонов "горяченький" материален из жизни уголовного мира и блюстителей порядка. Заявился в совершенно общительном расположении духа, потому что, как он сказал, накануне у него был день рождения.
— С праздничком вас, Владимир Кириллович! — осклабился Евлампий Сидорович, предчувствуя, что день обещает быть веселым и даже, может быть, нетрезвым.
— Спасибо тебе, Евлампий Сидорович, — растроганно отвечал Крайнев, — да вот какая история: друзья мои разбежались по службам, а мой праздник еще не кончился.
— Стоит ли огорчаться, любезнейший Владимир Кириллович?! — воскликнул Евлампий Сидорович, еще больше утверждаясь в своих предположениях. — Ежели вы насчет кумпанства, то я весь к вашим услугам.
Иногда он умел выражаться вежливо и с изысканностью, что позволяло подозревать в нем некоторые беллетристические способности: иные фразы он прямо на лету и с замечательной памятью выхватывал из прочитанных дешевеньких изданий, которые регулярно покупал на рынке.
— Твой кураж я знаю, но он не для меня, — сказал Владимир Кириллович. — Мне бы в укромном местечке, да чтобы с беседой, и не просто так, а по душам.
— Так вот со мною и побеседуете, я вам такого порасскажу! А ежели здесь не угодно, то можно и в кабак.
— В кабак — хорошо, — согласился Крайнев. — В кабаке интересные людишки…
"А ведь он не рюмочку выпил с утра", — с завистью подумал Евлампий Сидорович и, опять же из книжки, вежливо отвечал:
— Сия диспозиция не столь затруднительна. Не извольте беспокоиться, я только надену штаны, и все будет в самом разе…
— А что, — проговорил Владимир Кириллович, глядя, как Евлампий Сидорович облекает шароварами свои мохнатые ноги, — нет ли у тебя знакомцев со Шпалерной?
— Да как же нет, есть и со Шпалерной, — сказал Евлампий Сидорович. — Да вам-то на что?
— Вот те раз!
Евлампий Сидорович ударил себя ладонью по лбу:
— И как же это я? Ей-богу, запамятовал! Уж не про политических ли собираетесь статейку писать?
— Может, и про политических, а может, и наоборот, — сказал Крайнев, все время памятуя, что с Евлампием Сидоровичем следует ухо держать востро. — А может, и просто любопытствую.