— Дело ваше, — согласился Евлампий Сидорович, — но человечек такой у меня и впрямь на примете имеется. Саввой его зовут, а по батюшке не припомню.
— Ладно, — вроде бы пьяненько отмахнулся Владимир Кириллович, — обойдемся и без батюшки.
Евлампий Сидорович по достоинству оценил его шутку, и они, недолго думая, отправились к знакомому надзирателю.
Савва оказался человеком пожилых лет, степенным и неразговорчивым.
— В кабак так в кабак, — сказал он без улыбки, ждать не заставил и натянул на себя потертую овчину.
— Что же ты в таком затрапезном виде? — упрекнул его Евлампий Сидорович. Но Савва хмуро буркнул что-то и переодеваться не стал: в кабаке он выглядел естественнее остальных.
Определенного плана у Крайнева не было: все надежды он возлагал на один только случай и на свою находчивость. Однако, приглядевшись к Савве, засомневался: с таким-то молчуном вряд ли сваришь кашу.
Ели они, пили, о том о сем говорили, а нужная беседа все не клеилась. Однако же одну слабинку у Саввы Владимир Кириллович все-таки нащупал: едва только заговаривали о каком-нибудь миллионщике с Гороховой, как глаза у Саввы загорались, и он бормотал:
— Вот живуть, вот живуть…
— Да кто ж тебе-то не велит? — однажды не выдержал и подковырнул его Евлампий Сидорович. — Стукни по голове какого ни на есть ювелира, а камушки в карман.
— Эвона как ты! — встрепенулся Савва. — У меня-то сколько таких стукателей на Шпалерной суда дожидается…
"Денежки любит, а трус", — почему-то решил Владимир Кириллович, хотя и он не пошел бы на грабеж, но трусом себя не считал. В то же время он был глубоко убежден, что всякий надзиратель — человек со щербинкой: не может же многолетнее, изо дня в день, общение с преступниками остаться без следа!..
И Крайнев правильно угадал его характер.
Гулянка прошла на славу, а через три дня Владимир Кириллович снова встретился с надзирателем. На этот раз, в известной степени рискуя, он повел прямой разговор.
Сначала Савва испугался, но Крайнев убедил его, что нет никакой опасности: и до него носили в тюрьму записки, будут носить и после него.
— У меня особого интереса в этом деле нет, — сказал он, — но вот ведь какая история: Громов — мой бывший сосед, а ни родных, ни близких. Да и то, что я хочу ему написать, не хотелось бы в чужие руки. Не ты, так другой, все там у вас этим промышляют.
Савва еще немного поупирался и дал согласие, не бескорыстно, понятно (в этом-то весь и гвоздь!).
Громов ответил. В своем письме он уточнил номер камеры, в которой был заключен Бибиков. Но связываться со Степаном Орестовичем напрямую Крайнев поостерегся; Громову же терять было нечего: его и так схватили с поличным на границе (полный чемодан запрещенных цензурой книг!).
Савва увязал все глубже и делался все мрачнее.
— Ты, милый, не дури, — напомнил ему Крайнев. — И Евлампию Сидоровичу чтобы ни-ни — наш с тобою уговор.
— Да как же это? — захныкал Савва. — Вроде бы с записочки началось, а ныне, выходит, дело отчаянное…
— Святое, — поправил Крайнев, чем еще больше озадачил Савву. Но, как ни странно, словечко это возымело словно бы какую-то магическую силу. К тому же Громов свел его с одним разбитным надзирателем, согласившимся ему помогать: может быть, на миру и смерть красна? Но, пожалуй, Савву больше всего прельщали разноцветные бумажки кредитного банка, которые он по вечерам заботливо пересчитывал и складывал в потайную кубышку.
Почта работала исправно. Бибиков окончательно уверовал в задуманное и теперь только ждал условленного часа.
53
Прошло еще несколько дней.
Однажды ночью, когда Бибиков спал, дверь в его камеру отворилась; он вскочил: на пороге стоял Савва со связкой ключей.
— Пожалуйте в гости, барин, — сказал он и, неуклюже переваливаясь, тут же вышел. Шаркающие шаги его замерли в отдалении.
Бибиков торопливо оделся; в коридоре, отбрасывая на стены фантастические тени, горели газовые рожки, было тихо.
Спустившись по лестнице на первый этаж, Степан Орестович остановился перед камерой Громова. Дверь была приоткрыта, он вошел.
В камере, лицом к окну, стоял коренастый человек в арестантской одежде. На шум шагов он стремительно обернулся.
— Громов?
— Бибиков?
Человек шагнул навстречу Степану Орестовичу и крепко стиснул его руку.
— Садитесь и говорите тихо, — предупредил он, увлекая Бибикова к койке. — У нас мало времени, поэтому коротко изложу свой план. Окно налево в конце коридора выходит на Шпалерную; решетка легко вынимается, я проверил…