— Скептицизм вообще присущ всякой политике, — заметил он.
Это дало Игнатьеву повод высказаться по балканской проблеме. Биконсфилд не ушел от опасной темы, решив, что пора и ему проявить инициативу.
— Мы за радикальное решение Восточного вопроса, — сказал он. — Россия обеспокоена обострением событий у своих границ, мы тоже не можем оставаться безучастными к судьбам народов, населяющих Балканский полуостров. Интересы королевства диктуют нам жесткие условия. Мир в проливах и на Средиземном море необходим нам для свободного развития торговли. До сих пор турецкое правительство неизменно выполняло в отношении нас все свои обязательства, — закончил он с любезной улыбкой на испещренном мелкими морщинками дряблом лице.
— Но вы же не можете отрицать того ненормального положения в отношении моей страны, которое сложилось на Черном море! — воскликнул Игнатьев. — И кроме того, речь идет о судьбе угнетенного народа, что не может не волновать любого цивилизованного человека.
— Совершенно верно, — подхватил Биконсфилд, — и мы, как вам известно, приняли участие в работе комиссии по расследованию турецких зверств. Но это вовсе не означает, что кабинет ее величества готов разорвать наши договоры с Высокой Портой. Мы всегда с уважением относились к традиционным связям, существующим между правительствами и народами. В полной мере это относится, разумеется, и к вашей стране. Добрые отношения, установившиеся между нами после Крымской войны, находят поддержку в моей партии и возглавляемом мною кабинете…
"Как бы не так", — подумал Игнатьев, а вслух сказал:
— Так докажите это на деле! Вы заверяете нас в миролюбии, а между тем турецкая армия перевооружается вашими винтовками, турецкие солдаты проходят выучку под наблюдением ваших офицеров…
— Это касается двусторонних соглашений, — живо ответил Биконсфилд. — Вы же не станете отрицать наличия ваших офицеров и даже генералов в армии князя Милана, не так ли? Кроме того, нам стало известно, что на территории России формируется так называемое болгарское ополчение и во главе его поставлен боевой русский генерал с большим военным опытом, приобретенным на Кавказе и в Туркестане… Да и большинство офицеров, призванных в ополчение, тоже прошло выучку в русской армии — все в том же Туркестане.
Биконсфилд, довольный собой, стряхнул пепел с кончика сигары. Разговор о взаимных претензиях явно уходил в нежелательную для Игнатьева сторону. Он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду.
— Государственный канцлер надеется: если нас вынудят на крайние меры, правительство ее величества сохранит разумный нейтралитет…
Биконсфилд нахмурился.
— Вместе с тем, — продолжал Игнатьев, — пока еще не поздно, можно попытаться образумить Порту. Мы бы с вниманием рассмотрели ваши предложения по вопросу созыва конференции, скажем, в Константинополе… Согласитесь же, лорд, просто как человек согласитесь: разве ваше сердце не обливается горечью в виду бедствий несчастных народов Балканского полуострова?
Казалось, вопрос этот поколебал Биконсфилда. Он напряженно и долго молчал. Пепел с забытой сигары упал на ковер.
— Сущность человека, занимающегося политикой, и политика неотделимы, — сказал он наконец в задумчивости. — Было бы по меньшей мере странным, если бы я думал одно, а поступал совсем иначе. Вы не находите, граф?
Разговор снова уходил в область отвлеченных понятий. Игнатьев сделал еще одну отчаянную попытку:
— Согласен, потому и ставлю вопрос именно таким образом. Однако же вы не ответили на мое предложение.
— Вы имеете в виду созыв конференции? — вяло переспросил Биконсфилд.
— Да. И не откладывая на будущее, которое может скоро выйти из-под нашего контроля и получить нежелательное для всех развитие.
Сказано это было несколько витиевато, но достаточно ясно. Миролюбивые устремления России очевидны, но и они имеют предел.
В глазах Биконсфилда метнулась тревога: этот русский откровенен, даже чересчур откровенен. Видимо, он снабжен обширными полномочиями, и если это так…
Премьер встал. Тотчас же встал и Николай Павлович.
— Предложение вашего правительства, — сказал Биконсфилд и вопросительно взглянул на Игнатьева — тот кивнул, — думаю, вполне приемлемо.
Примерно то же самое и в тех же самых обтекаемых выражениях было ему обещано и в других европейских столицах.
Вопрос о нейтралитете так и оставался открытым. Было также совершенно ясно, что, если конференция и состоится, от нее не следует ждать желаемых результатов.
Перед лицом надвигающейся войны Россия оказалась в политической изоляции…