— А я вот так и не выполнил своего обещания, — сказал Столетов, — не навестил тебя в Подольске.
— Так что с того, еще насидимся с тобой за самоваром, — ответил Бонев, налегая на шашлыки. — А у тебя, гляжу, не убавилось пороху в пороховницах?
— Порох есть, — улыбаясь, кивнул Столетов. — Но трудно, Костя. Я ведь не жалуюсь, ты знаешь. И ополченцев своих люблю. И они в меня, кажется, поверили. Однако финансовое ведомство на каждом шагу вставляет палки в колеса. Не хватает обмундирования, плохо с обувкой, а уж о вооружении и не говорю. С нашими-то берданами да против английских винтовок!..
— Ходят слухи, что ополченцы не примут участия в деле?
— Чепуха! — воскликнул Столетов. — Но, впрочем, такие мнения были. Пришлось поспорить. Милютин поддерживает меня. И вот, кажется, все решилось: идем с передовым отрядом генерала Гурко. На болгарскую землю первыми должны вступить болгары — таково мое твердое убеждение… Тебе, Костя, в полную власть отдаю все наше санитарное хозяйство.
— Погоним турок до Константинополя?
— Не знаю. Но на легкую победу не рассчитываю. В одно только верю безусловно: для несчастной Болгарии скоро настанет решительный час. От задуманного не отступим, на полпути не остановимся…
Столетов потянулся к стакану.
— Да что замолчал ты, Константин Борисович? — вдруг прикоснулся он к руке Бонева. — Или не рад?
— Думаю я, Николай Григорьевич, думаю…
— Крепко думай, Костенька. Вот ежели бы в наших штабах тоже думали!.. А то интригуют и суетятся; не понюхав пороху, уже сверлят дырочки для орденов… Но — хватит, — оборвал он себя, — что это я вдруг разбрюзжался? Уж не старость ли, а?
— Неугомонная ты душа, — добродушно сказал Бонев, — тебе до старости еще ох как далеко.
— Далеко, далеко, — кивнул Столетов. — Однако и ты расскажи о себе, любезный Константин Борисович. Три года не виделись…
Но рассказать о себе Боневу не пришлось. За окном послышались шаги, дверь отворилась, и в комнату вошел запыхавшийся офицер для связи.
— Генерала Столетова срочно в штаб.
— Ну вот и побеседовали, — поморщился Николай Григорьевич.
— Я с тобой, — сказал Бонев, и они вместе вышли из хаты.
В штабном помещении, куда они прибыли, было людно. В приемной глаза рябило от эполетов и аксельбантов. Среди военных встречались и штатские. Наибольшее оживление царило у окна, откуда доносился рокочущий голос генерала Скобелева.
— А, Николай Григорьевич, — выбрался он из плотного окружения и с чувством пожал Столетову руку. — Вот, только что вас вспоминал, а вы тут как тут. Не сочтите за назойливость, подтвердите правильность моего рассказа, а то молодежь сомневается…
Скобелев, как всегда, был небрежно-элегантен и чуточку смешлив. Кое-кого раздражала его бесшабашность вкупе с грубоватой прямотой, но Столетову он нравился. Они всегда находили общий язык, еще в те далекие годы, когда двадцатисемилетний капитан Генштаба Михаил Скобелев прибыл в красноводский отряд с Кавказа для дальнейшего прохождения службы. До этого он уже побывал у генерала Абрамова и принимал участие в стычках на бухарской границе.
— Да что же я должен подтвердить? — поинтересовался Столетов.
— Я вот рассказывал о своей вылазке к Сарыкамышу, так никто не поверил, что со мной не было никого из моих казаков, а только два туркмена.
— Все правильно, господа, — обратился Столетов к обступившим его офицерам. — Михаил Дмитриевич действительно ходил к Сарыкамышу с двумя туркменами из числа приближенных нашего друга Атамурад-хана… Кстати, из экспедиции он привез прекрасную карту местности, которую высоко оценил наш замечательный топограф Иероним Иванович Стебницкий.
— Благодарю вас, Николай Григорьевич, — прогудел Скобелев, слегка обнимая генерала. — А вы, должно быть, тоже к великому князю главнокомандующему?
— Вызван офицером для связи.
— А, это по поводу вручения вашему ополчению Самарского знамени. Между прочим, сюда недавно заходил художник Каразин, о вас расспрашивал… Ну, успеха вам! — Он снова крепко пожал Столетову руку и отошел на прежнее место к окну, откуда тотчас же послышались новые взрывы хохота.