— Посодействуйте хоть вы, Дмитрий Алексеевич.
Милютин был очень занят; он только что приехал с государем из Кишинева чем-то расстроенный и не в духе.
— Здесь и моею властью не помочь, — рассеянно выслушав его, сказал военный министр. — Вы разговаривали с Федором Логгиновичем? Может быть, он чем-нибудь пособит?
— Гейден категорически против.
— Тогда чего же вы от меня хотите, батенька? — развел руками Милютин. — Вы уже свое отвоевали, предоставьте дальнейшее молодым.
Иван Семенович рассказал ему о Бек-Назарозой.
— Нет, не помню. Хотя моя дочь должна ее хорошо знать, — ответил с извиняющейся улыбкой Дмитрий Алексеевич. — По-моему, она поступила правильно.
— Я тоже так думаю, — сухо кивнул граф и вышел.
В этот день по дороге домой он почувствовал себя бесконечно старым. И сватовство к Бек-Назаровой рисовалось ему теперь совсем в ином свете; оно выглядело таким бесполезным и пошлым фарсом, что, вернувшись к себе, он заперся в кабинете и несколько дней, сказавшись больным, пил со слугою горькую…
65
Из дневника Д. А. Милютина:
"17 июня. Пятница. Зимница. — Сегодня мы имели отдых, однако ж не полный; в 3 часа было благодарственное молебствие за победу 15-го числа. Почти весь 12-й корпус, гвардейская рота и болгарские дружины были построены огромным квадратом, в середине которого, на кургане, совершен церковный обряд, а потом государь раздавал Георгиевские кресты и другие награды.
21 июня. Вторник. — Почти ежедневно государь делает поездки то на переправу, то в лазареты. Постройка моста весьма замедлилась бурей в ночь с 17-го на 18-е число; ветер сорвал несколько понтонов, так что переправа по мостам могла начаться только в ночь с 19-го на 20-е…
Между тем в ожидании перехода большего числа войск за Дунай составляются предположения о дальнейшем направлении и распределении их. При этом, к сожалению, руководствуются не совсем похвальными видами. Раздробили две кавалерийские дивизии на 4 отдельные бригады для того, чтобы две из них поручить под команду двум братьям Лейхтенбергским: Николаю и Евгению Максимилиановичам. Первый из них никогда в строю не служил, а последние 10–12 лет жил спокойно за границей и позабыл даже то, что мог знать в юности. Евгений Максимилианович — бонвиван, ни в чем не показавший своих военных способностей, Затем предполагается дать назначения наследнику цесаревичу и вел. кн. Владимиру Александровичу. Опять вспомнишь красносельские маневры.
Вчера пришел сюда весь обоз императорской Главной квартиры, и с ним явилась сюда вся толпа праздного люда, составляющего свиту государя.
23 июня. Четверг. — Вчера государь с частью свиты ездил опять в Систово показать город принцу Гессенскому, присланному сюда для объявления о восшествии на престол нового великого герцога Гессен-Дармштадтского. В поездке этой я не участвовал, чувствуя себя не совсем здоровым от усталости, жара и образа нашей жизни…
Кавалерия наша ушла уже далеко от Дуная и встретила только небольшую шайку черкесов, с которыми и посчиталась. Вчера приехал сюда ген. — лейт. Гурко, начальник 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, вытребованный сюда для начальствования всей кавалерией, пущенной вперед на поиск к Балканам. Он имеет репутацию наиболее способного и разумного из кавалерийских генералов…"
Мы уже имели возможность убедиться в самостоятельном характере и настойчивости Ермака Ивановича Пушки. Полезным оказался для него и опыт бывалого волонтера Лихохвостова. Дело о его добровольном желании воевать против турок дошло до губернского военного начальника, а иные поговаривают даже, будто бы ему оказало покровительство одно очень высокое лицо при особе его императорского высочества великого князя Константина, находившееся во Владимире в качестве гостя самого губернатора (правда, кое-кто, а среди них Агапий Федорович, утверждает, что все это выдумка самого Пушки). Как знать? Во всяком случае, весной 1877 года мы встречаем Ермака Ивановича в составе Орловского полка, перебрасываемого в Кишинев для принятия участия в военных действиях. В его ранце кроме необходимых для каждого солдата предметов, как-то: трехдневного запаса сухарей, соли и патронов — находится также рожок и мастерок, с которыми он нигде не расставался.
Немного времени спустя обеспокоенная жена его Глафира получила письмо, положенное на бумагу полковым писарем под диктовку самого Пушки.
"Любезная наша супруга Глафира Евлампиевна!
Пишет вам издалека Ермак Иванович Пушка и во первых строках своего письма просит передать свой геройский привет тестю моему Евлампию Никаноровичу и теще Серафиме Силантьевне, свояку Агапию Федоровичу и свояченице Марии Кузьминичне и всем их деткам: Петру, Афанасию, Ольге и Николаше, а также соседу ихнему Лихохвостову с супругой и старосте Кузьме и батюшке нашему Ерофею, что благословлял меня на ратный подвиг. И всем односельчанам низкий поклон…"