— Да-да, — сказала блондинка. — А вы, что же вы, господин Зарубин, не расскажете нам о своих подвигах?
— Всеволод Ильич поскромничал, — вмешался в разговор Лечев. — И так почти всегда. А про то и ни слова, что у него золотое оружие…
Обстановка разрядилась; забыв о Лечеве, все дружно приступили к поручику, но Зарубин был не промах; он шутил и отделывался вместо рассказов анекдотами и прибаутками.
Тем временем близился завтрак, общество стало понемножку распадаться, и скоро друзья остались на террасе в одиночестве. Зарубин прохаживался между креслами, хмыкал и чему-то улыбался, Лечев сидел молча, погрузившись в свои мысли.
Пока они плыли из Одессы в Ливадию, куца его уговорил ехать с собою Зарубин, отец которого состоял в должности при генерале Милютине, пока за бортом голубело море, настроение его было приподнятым и даже праздничным и мрачные мысли, которые нет-нет да и одолевали его еще по дороге в Россию, быстро рассеялись.
Легко и просто ему жилось также и в первые дни после того, как они высадились на берег, потому что дни эти были заполнены дальними прогулками по окрестным лесам к водопаду и на яйлу, беззаботными спорами и пирушками в холостяцких компаниях, где говорили о лошадях и о женщинах и очень редко о политике. И уж тем более невозможно было предположить, что именно сегодня, когда утро обещало быть таким приятным, а вокруг сидели хоть и не очень умные, но милые и воспитанные дамы, Зарубину вдруг взбредет в голову представлять своего приятеля как героя и отчаянного рубаку, а потом заставить его рассказывать о себе. С этого все и началось: одни воспоминания потянули за собой другие, и так пошла перед его взором череда прожитых дней, не все из которых хотелось бы и вспоминать, но так уж беспощадно устроена наша память; она — как подернутые пеплом угли костра: пошевели их слегка, а дальше они засветятся сами, иные лишь сверкнут и тут же погаснут, а другие вспыхнут затаенным и злым огнем…
Детство Лечева прошло неподалеку от Стара-Загоры — вернее, не детство, а первые дни его детства, от которых только что и остались какие-то сны не сны, но трудно уловимые и еще труднее объяснимые смутные образы: берег незнакомой реки, белая мазанка, розы у крыльца, чье-то морщинистое лицо, высокое дерево и горы вдалеке; потом, уже яснее, вспоминалась пыльная дорога, скрип телег, костры, гортанные крики, детский плач и он, Димитр, маленький, брошенный всеми, семенящий босыми ногами по усеянной колючей травой тропинке, взбегающей к самому небу, к зацепившемуся за вершину белому облаку…
Наконец пришло знание. Дядька, живший в Одессе, рассказал, как разыскал его у дальних бухарестских родичей, привез к себе на Дерибасовскую, где у него была мелочная лавка, и отдал учиться в русскую школу.
В старинном доме у порта, где они квартировали, по вечерам собирались эмигранты, строили фантастические планы, спорили до хрипоты. На столе под большой керосиновой лампой дымился чай, гости ели домашние хлебцы с острой закуской, пили болгарское кислое вино, пели песни, вспоминали друзей, погибших за Дунаем.
Однажды, когда Димитру исполнилось шестнадцать лет, в доме появился высокий господин в сюртуке и шелковом шейном платке, не похожий на прочих посетителей. Дядя уважительно величал его Константином Борисовичем, а племяннику объяснил, что это доктор Бонов, который приехал в Одессу по очень важному делу. Димитру оставалось только догадываться, что это было за дело, потому что почти все дела, о которых умалчивалось, были связаны с борьбой против османов. Он уже знал, что в Бухаресте создаются повстанческие отряды — четы, что руководят четами энергичные молодые люди, сражающиеся за освобождение своей родины, и что болгары, живущие в Одессе, помогают им оружием и деньгами. Сам он тоже мечтал отправиться в Бухарест к повстанцам, но сделать это ему не было суждено: как-то вечером дядя зашел к нему в комнату и объявил, что Бонев согласился взять его с собою в Москву, чтобы определить на медицинский факультет университета, где у того были близкие знакомые. "Тебе нужно учиться, — напутствовал он племянника. — Скоро нам понадобятся хорошие врачи".
Жизнь в древней русской столице увлекла юного Лечева. Дни были заполнены лекциями в университете, вечерами он встречался со своими новыми друзьями, среди которых оказалось много его соплеменников, или ходил в театр и аплодировал с галерки молодой Ермоловой в "Грозе" Островского, иногда наведывался к Боневу, работавшему уездным врачом в Подольске. Константин Борисович был общительным человеком и интересным собеседником. От него Димитр узнал много нового о судьбе несчастной родины, и именно в это время в нем созрело окончательное решение посвятить себя в самом ближайшем будущем делу освобождения своего народа. Бонев ввел его в круг своих единомышленников, поддерживавших тесную связь со Славянским комитетом, одним из руководителей которого был Иван Сергеевич Аксаков.