Я пришла в гримерную раньше на полчаса — ну, один раз не в счет — и воспользовалась этим временем, чтобы позволить себе довольно крепкий виски. Мне нужно подстегнуть себя, нужен фальшивый энтузиазм человека, который готов продавать туфли безногому. В дверь постучали. Это был Алекс. Он вошел с грустным видом, для него это необычно. Он бросил грустный взгляд на бокал с виски, прежде чем сесть, спросил, как мои дела. Я ответила, что не по-олимпийски, но справляюсь.
— Я представляю, каково тебе… Для меня это тоже страшный удар.
Я смотрю на него, заинтригованная. Он достает пачку сигарет, предлагает мне одну, я отказываюсь, и он закуривает, вздыхая.
Я спрашиваю себя: к чему он клонит?
— Сколько времени мы работаем вместе? Восемь лет?.. Будет непривычно…
Я замечаю, что не вполне понимаю, он говорит, что тоже не может понять. Ну, конечно, если однажды это вдруг случится и с нами, мы, наверно, поступим так же, но другим на самом деле всегда трудно это принять.
— Извини, Алекс, я немного запуталась… О чем ты?
У него глаза как блюдца.
— Да о твоей сестре.
— Что с моей сестрой?
Я вижу, как меняется выражение его лица, когда я на него смотрю. У него бегающий, панический взгляд. Я сразу воображаю себе самое худшее: Ирэн попала в аварию, остановка сердца, она вступила в секту.
— Что?! Что с ней, почему ты остановился? Говори, черт возьми!
Он начинает бормотать:
— Ну, черт… Не может быть, черт возьми… не может быть, что ты не в курсе…
— С ней что-то серьезное?
— Нет, нет, нельзя так сказать, это более… это менее…
Он медлит, и это меня жутко раздражает.
— Послушай, Алекс, если это шутка, то закругляйся. Я сейчас не в том настроении, чтобы ее оценить.
Он глубоко вдыхает, как будто собираясь нырять, и говорит:
— Ирэн уезжает жить к Джиму.
Я заставляю его повторять дважды, прежде чем понимаю, что его слова в точности означают. Я наливаю себе еще виски, пока он путано объясняет: он был уверен, что я в курсе, он не понимает, почему Ирэн мне не сказала, ситуация кажется ему совершенно безумной…
Я залпом выпиваю виски, чувствую, как по телу разливается тепло, и спрашиваю, пытаясь говорить тихо:
— Кто еще в курсе, кроме тебя?
Его плечи опускаются. Он бормочет, смотря на ботинки: «Беренис… Жан-Луи… и Мари-Клод…»
Гнев заставляет меня вскочить на ноги. Я опрокинула коробку с пудрой ему на колени и вылетела из комнаты, испытывая смешанные, но бурные чувства. Я ищу сестру в гримерных, в аппаратной, где два техника посмотрели на меня с сочувствием, которое еще больше меня разозлило. Я врываюсь на площадку и налетаю на Беренис. Я спрашиваю, видела ли она Ирэн, и Беренис отвечает, что та точно где-то здесь, и добавляет сочувственным тоном:
— Теперь будет так тяжело…
Я глубоко вдыхаю, чтобы не ударить ее, и возобновляю поиски. Наконец я вижу Ирэн между самодельными декорациями и ванной. Она разговаривает по телефону — шепчет томным голосом:
— Да, я люблю тебя… Ты знаешь, я скучаю по тебе… так сильно… Завтра?
Я как ветер подлетаю к ней и выхватываю у нее телефон.
— Что на тебя нашло? Что не так?
Она еще имеет наглость спрашивать.
— Мерзавка! Ну и мерзавка! Когда ты собиралась мне сказать? Накануне отъезда?
Слыша, как громко я кричала, все поняли, что мы с сестрой обсуждаем очень спорный вопрос. К тому же на площадке установилась непривычная тишина. Ирэн спокойно достает пачку сигарет из кармана.
— Не кричи так! Не трудись устраивать здесь спектакль!
Она зажигает сигарету, пока я продолжаю кричать:
— Мне на это плевать! Они все в курсе! Все! Только я, твоя сестра, бедная дурочка, не знаю, что мадам эмигрирует! Как ты это назовешь? Это мерзость! Мерзость!
— Я хотела с тобой поговорить, а потом сказала себе: в любом случае будет ссора… и я откладывала этот момент, как только могла.
Я чувствую себя измотанной, опустошенной. К тому же виски совсем не помогает. В тишине я слышу, как кто-то кашляет на площадке, негромко, как будто в театре. Мы с Ирэн обмениваемся такими тяжелыми взглядами, что тут же отводим глаза.
— Дай мне сигарету.
Я вырываю пачку у нее из рук. Она смотрит, как я ищу зажигалку в карманах, и наконец протягивает мне свою; ее руки не дрожат. Я затягиваюсь, надеясь успокоиться.