— Ты знаешь, в этой дивизии я с первого дня войны. Попал я в нее прямо из тбилисского пехотного училища, дали мне взвод… В дивизии меня многие знают — и красноармейцы и командиры. Вот и подумай, какими глазами они на меня посмотрят, что я им скажу!.. Будь человеком, избавь меня от этого.
— Раньше надо было думать.
— Не учи меня, ради бога! Ничему уже не научишь, поздно, — с такой болью сказал он, что я невольно пожалел о своих словах.
— Помоги мне, парень.
Я понял, о чем он просит — легкой смерти себе ищет.
Я растерялся — мне и в голову ничего подобное не могло прийти. Я солдат, а не убийца. Я никогда не стре лял в безоружного, связанного человека. Так на что же он меня толкает, недоносок поганый.
Кажется, он догадался, о чем я думаю. Он снова посмотрел мне в глаза и сказал:
— Я недавно туда перешел. Два месяца в лагере продержали и только позавчера погнали в лес на работу. Ничего я не знаю. Ничем я не могу помочь нашим.
Нашим?!
Можете представить себе, как это слово поразило меня.
Это кого же он назвал «наши»? Тех, кого предал?
— Какой дьявол тебя туда затащил? — спросил я.
— Правду говоришь — дьявол. Обида разъела мое сердце… в тридцать седьмом родных моих угнали в Сибирь, там они и погибли. С того времени не стало мне покоя…
— И ты потому оплевал все иконы и кресты? Хорош! У моего товарища тоже отца забрали, а он на Халхин-Голе геройски погиб.
— Верю, да видать я не из того куска железа. Злоба ослепила меня.
День выдался пасмурный, вокруг было тихо, спокойно, и просто не верилось, что за каждой скалой, в каждой расщелине, за каждым камнем притаились нацеленные друг на друга пушки, пулеметы, винтовки и в любую минуту может начаться светопреставление. Только в такой тишине и могла родиться в моей голове нелепая мысль.
— Может, простят тебя, — вырвалось у меня.
И снова я услышал его ужасный смех, от которого мне стало не по себе.
— Нет, не простят, — сказал он. — Да и не хочу, чтобы простили. Ничего уже не хочу. Думал, уйду к ним и успокоюсь… не вышло. Только сам себя замучил. Надо было знать, что изменник не мститель, а только подлец…
Какое-то мгновение я еще сомневался — может, он хитрит, играет на моих чувствах и хочет разжалобить меня. Но после этих слов все мои сомнения рассеялись — я понял, что человек этот дошел до последней черты, за которой уже нет ни игры, ни хитрости, ни расчета.
— Надо же было с тобой встретиться, — сказал я и пожалел себя, как самого последнего неудачника.
Он приподнялся, оперся локтями в землю и в упор посмотрел на меня.
— Послушай… если тебе самому трудно, дай мне мой автомат… оставь в нем одну пулю… и дай!
«Как постигнешь чужую душу! — подумал я. — Может, он и вправду хочет перехитрить меня? Одной пули и для меня достаточно».
Он и это прочитал на моем лице.
— Не бойся, — успокоил он меня. — Если не веришь, подожди за этой скалой… я быстро управлюсь…
В землянку заглянул Кашия.
— Мамия, тебя капитан зовет.
— А что там, не знаешь?
— Не знаю. Велел позвать и все.
Джаиани извинился, сказал, что скоро вернется, и вышел из землянки. Вернулся он довольно быстро.
— Иду этого слепца искать, а то он наделает нам беды. Уже у моста его снаряды ложатся. Обидно только, что не успел вам досказать…
— Ничего. На днях я снова приеду, тогда и доскажешь.
— Приезжайте. Только бумаги побольше захватите — я могу рассказывать с утра до ночи, — рассмеялся он.
Мамия наполнил флягу водой, в один карман положил санитарный пакет, в другой запасной магазин для автомата и бегом направился к ожидающей его машине. Вот и все. Больше я Мамия Джаиани не видел, — через несколько дней батальон Метревели ушел на десантном корабле к берегам Румынии. Не довелось мне дослушать рассказ Джаиани. А я хотел бы знать, чем закончилась драма в скалах Баксана, как поступил Джаиани: повел за собой пленного или оставил его в лесу один на один с желанной пулей.
Приписка: как только я не искал тебя, Мамия Джаиани! И письма писал, и людей расспрашивал, и статью о тебе в газете напечатал: молчишь, не отзываешься. А я все еще надеюсь, что пощадила тебя Не Знающая Пощады, и ты, как прежде, бродишь в горах Сванетии со своим геологическим молотком… Подай голос, Мамия! Дай мне дописать последнюю страницу этой повести.
Мцхета,
1965
Майское утро
Вначале мая тысяча девятьсот сорок четвертого года, когда войска Приморской армии подошли к Севастополю, в солдатской газете «Вперед за Родину!» была напечатана моя корреспонденция о неожиданной встрече двух братьев-грузин, участников штурма Сапун-горы. Примерно через месяц в Симферополе, где тогда находилась наша редакция, я получил письмо такого содержания: