Дюжина воинов герцога пробиралась к нам, расталкивая стоящих людей. Толпа была густая, и двигались они медленно, но верно. У меня заканчивалось время. Я глянул на Алину и снова крикнул в толпу:
– Эта девочка крохотная, такая же, как и ваши дети. Она весит не больше бочонка с вином. Поэтому я спрашиваю вас, сможет ли Валун выдержать этот вес или разобьется под тяжестью вашего страха?
– Никто не сможет разбить Валун! – воскликнула женщина. Крупная, широкоплечая, она подошла к нам и преклонила колено перед Алиной. – Я буду защищать девочку, если она останется, я буду защищать ее имя, если она уйдет. И я готова заплатить за это кровью.
– И я готов заплатить, – сказал парень, скорее мальчишка, чуть выше самой Алины. Он преклонил колено и крикнул: – Никто не сможет разбить Валун!
– Никто не сможет разбить Валун, – послышался чей-то голос. Я даже не разглядел, кто говорит, но фраза посыпалась со всех сторон. Мужчины и женщины преклоняли колено, повторяя ее. Когда голоса затихли, впереди образовался свободный пятачок, но зато за нами стояла толпа коленопреклоненных людей.
Кто-то захлопал в ладоши – это был герцог. Он стоял на другом конце площади, в сотне футов от нас, его окружали Шивалль, охранники и отряд из пятидесяти лучников, выстроившихся цепью.
– Отличные слова, – усмехнулся герцог. – Какой же ты мастер, шкурник: из твоих уст измена звучит как благородная затея.
– Первый закон Рижу – не измена! – воскликнул сердито мужчина и встал с колена. Тут же его шею пронзила стрела, и он рухнул на землю.
– Тут я определяю, что такое измена, – спокойно сказал герцог. – Всякий, кто осмелится сказать хоть слово, будет считаться изменником и получит заслуженное наказание. Ганат Калила продолжится отныне и навсегда. Девочка – преступница, ее схватят и казнят, ее имя и род навсегда исчезнут из списков; так мы поступим со всеми, в чьих жилах течет кровь предателей. Ну что? – добавил он в гробовой тишине. – Что скажешь, шкурник? Это всё, что ты можешь им предложить? Пустые слова? Этим ты ничего не добьешься. Мертвец не способен прокормить свою семью. Что с ними будет, когда ты сбежишь, драная шкура? Где твои друзья-магистраты? Когда они придут, чтобы утвердить закон после того, как ты уедешь? Давай же, плащеносец, ты уже выслушал все показания. Выноси приговор!
Толпа взирала на меня, и в их глазах снова горел лишь страх.
– Мой приговор таков, – решительно сказал я. – Ганат Калила незаконна. Она нарушает законы нашей страны и, что гораздо важнее, законы этого города. Поэтому с сегодняшнего дня Кровавая неделя в Рижу отменяется. Герцог прав: скоро я отсюда уеду, живой или мертвый. Поэтому не смогу настоять на исполнении приговора. И войско плащеносцев не придет, чтобы защитить закон. Остаетесь только вы. Единственный истинный Валун.
Одну за другой я оторвал черные пуговицы плаща и снял с них мягкие кожаные чехольчики, под которыми засияли золотые кругляши. На каждой монете стояла печать королевских магистратов. Этой суммы было достаточно, чтобы на протяжении года кормить двенадцать семей.
– Мне нужны присяжные, – сказал я. – Двенадцать мужчин и женщин, которые возьмут на себя ответственность за исполнение закона. Двенадцать человек, которые останутся здесь после того, как я уеду, и сделают все, чтобы сказанное сегодня не забылось. Двенадцать человек, готовых умереть ради победы. – Я швырнул золотые монеты на землю, они зазвенели и покатились.
Никто их не поднял.
Рижуйский валун затопила тишина: дворяне, простолюдины и стражники застыли в ожидании. Алина сжала мою руку, но я даже не смог посмотреть на нее. Я снова подвел ее. Навлек жуткую смерть на нас обоих, потому что всем сердцем поверил в гениальность королевского плана, в то, что много лет назад Пэлис поручил мне важную и значимую миссию. «Найди чароиты», – сказал он, словно драгоценные камни или слова могли изменить мир. А теперь Алина умрет, просто потому что она хотела услышать, как назовут ее род, и защитить свои права на наследство, словно в этой адской дыре это имело хоть какую-то ценность. В конце концов городской мудрец даже этого удовольствия ей не доставил. Назвал ее имя, но не фамилию.
Герцог с улыбкой смотрел на меня. Он будет улыбаться до тех пор, пока не перестанет вращаться последняя монета, пока он не увидит отчаяния на моем лице, пока кто-то из толпы наконец не сообразит, что захотел чересчур многого, и не решит вернуть расположение герцога, убив нас.