Продавленное кресло громко скрипнуло, хоть я и постарался встать как можно осторожнее. Приникнув к двери, я прислушался.
– Кажется, угомонились, – пробормотал я.
Клинок Кеста едва прошелестел, когда тот легко вытащил его из ножен.
Брасти приложил ухо к двери и покачал головой.
– Нет, он затих, а она все еще продолжает. Наверное, он уснул. Но почему она все еще…
– Брасти, в сторону, – скомандовал я и ударил плечом в дверь. С первого раза не получилось, но со второго замок сломался.
Поначалу я ничего не мог разглядеть среди аляповатой обстановки, которая, по мнению хозяина трактира, приличествовала даже спальне герцога. Одежда и книги валялись на некогда роскошных, но побитых молью коврах, наверняка кишевших насекомыми. Высокое ложе скрывалось под пыльным бархатным пологом, свисавшим с дубовых опор.
Я успел сделать лишь несколько осторожных шагов, как из-за полога выскользнула женщина. Обнаженная, вся в брызгах крови. Я понял, что она улыбается, хотя и не мог разглядеть ее лица под полупрозрачной маской. В правой руке незнакомка держала огромные ножницы, напоминавшие два мясницких ножа. Она протянула ко мне левую руку, крепко зажатую в кулак, пальцами вверх. Затем женщина поднесла кулак ко рту и взглянула так, словно собиралась послать нам воздушный поцелуй. Но вместо этого она подула, и в воздухе заклубились частички синего порошка.
– Не дышать! – крикнул я Кесту и Брасти, но было уже поздно. Чтобы магия подействовала, порошок вдыхать не обязательно. Мир вдруг замедлился и резко замер, словно я угодил в ловушку, зажатый между дергающимися стрелками старинных часов. Брасти стоял у меня за спиной, но я был не в силах обернуться, чтобы узнать, что с ним. Краем глаза я видел Кеста, но мог разглядеть лишь, что он сопротивляется, как демон, пытаясь освободиться от чар.
Женщина склонила голову набок и посмотрела на меня.
– Как мило, – сказала она нежным голоском и спокойно, не торопясь, подошла, пощелкивая ножницами. Я почувствовал, как она коснулась моей щеки, затем пальцы побежали вниз по кожаному плащу, она раздвинула полы, и рука скользнула внутрь. На мгновение коснулась груди, нежно погладила ее, прежде чем нырнуть ниже к животу и под пояс.
Чик-чик.
Она приподнялась на носки и прильнула лицом, скрытым маской, к моему уху, прижалась обнаженным телом, словно хотела обнять меня. Чик-чик! – щелкали ножницы.
– Этот порошок называется эльтека, – шепнула незнакомка. – Он очень, очень дорогой. Для лорда-предводителя мне понадобилась всего лишь щепотка, но из-за вас пришлось израсходовать весь запас.
В ее голосе не было ни гнева, ни грусти, словно она просто делилась бесстрастным наблюдением.
Чик-чик.
– Я бы перерезала вам горла, мои драные шкуры, но лучше я вами воспользуюсь, а вы благодаря эльтеке ничего не запомните.
Она отступила назад и театрально покружилась.
– Вернее, вы запомните обнаженную женщину в маске, но рост, голос, изгибы тела – всё это ускользнет от вас.
Незнакомка наклонилась вперед и вложила ножницы мне в левую руку. Я попытался бросить их, но пальцы не слушались. Старался, как мог, запомнить ее фигуру, рост, черты лица под маской – всё, чтобы узнать эту женщину, если мы снова встретимся, но образ ее начинал тускнеть, даже когда я смотрел на нее. Попробовал облечь впечатления в стихи, чтобы лучше запомнить, но они тут же растворялись. Я смотрел на женщину не отрываясь, но стоило мне моргнуть, всё тут же забывалось. Эльтека действовала как нельзя лучше.
Ненавижу магию.
Женщина ненадолго скрылась за балдахином и вернулась, бережно неся в горсти немного крови. Она подошла к стене напротив, окунула палец в кровь и, роняя капли, вывела всего одно слово. «ПЛАЩЕНОСЦЫ».
Затем снова подкралась ко мне и сквозь полупрозрачную ткань маски запечатлела поцелуй на моей щеке.
– Грустное зрелище, – легко сказала она. – Как же низко пали королевские плащеносцы, легендарные странствующие магистраты. Вы кланяетесь и прислуживаете этому жирному лорду-предводителю, который недалеко ушел от обыкновенного уличного торговца… Скажи мне, драная шкура, тебе все еще снится, как ты скачешь по стране со шпагой в руке и песней на устах, неся правосудие бедным, обездоленным людям, угодившим под пяту своенравных герцогов?
Я попытался ответить, но, несмотря на все усилия, у меня лишь едва дернулись губы. Женщина подняла руку и размазала кровь по щеке, которую только что целовала.
– Прощай, мой милый шкурник. Через пару минут я стану для тебя лишь смутным воспоминанием. Но не волнуйся, я‑то тебя запомню.