Когда Господь Бог творил мир, он создал эту равнину для кавалерии: она была практически ровной и твердой – или будет таковой, когда солнце высушит последствия ночного ливня. Арапилы, Большой и Малый, Господь создал для артиллеристов: со своих позиций, специально созданных плоскими, чтобы орудия было удобнее устанавливать, пушки будут властвовать над равниной. Для пехоты Бог не сделал ничего – кроме земли, в которой легко копать могилы, но для того пехота и создана.
Все это Шарп увидел за считаные секунды, поскольку его работой и было осматривать местность с позиций ее удобства для того, чтобы убивать людей. Если ему удалось обмануть маркизу, сегодня здесь будет бойня. Впрочем, смерть уже начинала собирать урожай: в долине между британскими холмами и французскими скалами хаотично палили стрелки. Винтовки, уже забрав несколько жизней, заставили врага прятаться за вершинами скал – но никто не воспринимал этот бой всерьез. А вот вторая стычка вышла посерьезнее: португальские части были посланы захватить Большой Арапил, но французская пехота обогнала их и смела со склона мушкетным огнем. Португальцы потерпели неудачу, а французы захватили одну из двух артиллеристских платформ, возвышавшихся над полем боя, и уже втягивали туда пушки. Два британских орудия молчаливо застыли на Малом Арапиле: пушкари сушили мундиры и гадали, что принесет день – может, еще один отчаянный переход по буеракам наперегонки с французами? Они хотели сражаться, но слишком много дней этой кампании уже закончилось унылым отступлением.
Подъехав к маленькой ферме возле южной оконечности холмов, где так и сновали штабные офицеры, Шарп остановил коня и неуклюже соскользнул с седла. Знакомый голос заставил его обернуться:
– Ричард! Ричард! – к нему спешил Хоган, раскинув руки так, как будто хотел обнять Шарпа вместе с конем. Майор остановился, недоверчиво качая головой, ухватил руку Шарпа и нервно потряс ее: – Вот уж не думал увидеть тебя снова. Воскрес из мертвых! Выглядишь гораздо лучше. Как рана?
– Доктора говорят, еще месяц поболит, сэр.
Хоган расплылся от радости:
– Я думал, ты умер! А уж когда мы тебя вынесли из подвала... – он снова покачал головой. – Как ты себя чувствуешь?
– Пока могу бить только вполсилы, – Шарп был смущен откровенным счастьем Хогана: как всегда, в присутствии посторонних он предпочитал полуофициальный тон. – А вы как, сэр?
– Неплохо. Хорошо, все-таки, тебя видеть, – он перевел взгляд на коня, глаза удивленно расширились: – Ты вдруг разбогател?
– Это подарок, сэр.
Хоган, обожавший лошадей, раздвинул губы скакуна, чтобы взглянуть на зубы, потом ощупал ноги, живот и восхищенно произнес:
– Каков красавец! Подарок, говоришь?
– От маркизы де Касарес эль-Гранде-и-Мелида Садаба
– О! А! – Хоган покраснел, потрепал коня по холке и взглянул на Шарпа. – Прости, Ричард.
– За что? Думаю, изрядным дураком я себя выставил.
– Хотел бы я быть на твоем месте, – ухмыльнулся Хоган. – Ты сказал ей?
– Да.
– И она поверила?
– Да.
Хоган улыбнулся:
– Отлично, отлично, – не в силах сдержать радость, он даже начал приплясывать джигу[90], потом, сияя, обернулся к Шарпу: – Как же замечательно! Надо рассказать Пэру. Ты завтракал?
– Да, сэр.
– Ну так позавтракаешь еще! Мой слуга отведет коня, – он остановился и посмотрел в лицо Шарпу: – Трудно было?
– Да.
Хоган пожал плечами:
– Прости еще раз. Но если это сработает, Ричард...
– Я знаю.
Если ложь сработает, будет битва. Огромная подсыхающая равнина к югу от селения, вокруг двух холмов, будет залита кровью – и все благодаря темной ночи, полной грома, предательства и любви. Шарп вздохнул и пошел завтракать.
(обратно)Глава 20
Солнце поднималось выше, оно жарило все сильнее, высушив поле боя и раскалив камни так, что до них невозможно было дотронуться. Горизонт затянуло дымкой, над плоскими вершинами Арапил подрагивало марево. Артиллеристы плевали на стволы орудий, слюна мгновенно вскипала и испарялась – а ведь пушки еще даже не стреляли. В траве и среди колосьев пшеницы шуршали насекомые, бабочки облетали маки и васильки, последние остатки облаков растворились в воздухе. Равнина прожарилась и казалась почти пустой: от холмов до самых скал можно было заметить не больше сотни из ста тысяч собравшихся у Арапил людей. Наступила среда, 22 июля 1812 года.