– Скажи, что ты меня понял, – повторил Делианн.
– Я… понял, понял, – прохныкал огриллой. – Только сгинь!
Перворожденный отпустил его, и великан отпрянул. На клыке его остались черные отпечатки пальцев. Он едва не рухнул в огонь, но в этот момент завеса пламени потухла, будто накрытая невидимым одеялом, оставив только широкую полосу из тлевших досок.
Делианн глянул вниз с борта, проверяя, не зашибет ли он кого-нибудь из прыгнувших в реку матросов, потом бросился вниз сам, ушел под воду, вынырнул и, сильно загребая, направился к берегу. Выбравшись из воды, он кинулся бежать, даже не оглянувшись на баржу посреди реки. Путь его лежал в Анхану.
«Людская кровь, – слышались ему насмешки братьев. Это была их любимая подколка. – Всегда делать – и никогда не быть. Это зовет людская кровь, ты разбрасываешься временем, как хуманс; у тебя его так мало, что не жаль и растратить, словно нищеброду, нашедшему кошелек».
«Может быть, – откликнулся он своим мыслям, – но сейчас у меня осталось больше времени, чем у вас».
Он отчаянно хотел ошибаться; мучительное стремление отвергнуть реальность жгло ему сердце, как колдовской пламень опалял палубу баржи.
До окраины Анханы оставалось не больше трех миль по равнине; над городом сгущались дождливые сумерки.
Делианн бежал неловко, спотыкаясь, будто ноги его принадлежали кому-то другому или были перебиты, так что Перворожденный припадал сразу на обе, но, несмотря на это, двигался очень быстро, стягивая Силу, чтобы напитать натруженные мышцы. Трущобы, окружавшие Лабиринт Анханы, он преодолел за четверть часа.
Буря рвалась ему навстречу, обливая потоками сернистого дождя. Не сбавляя шага, Делианн свернул на дорогу, ведущую на север, туда, где Лабиринт переходил в Промышленный парк.
Даже пустоглазое людское отребье, населявшее эти трущобы, находило в себе силы плюнуть в пробегавшего; спешить мимо хумансов так, словно тебе есть куда податься, считалось непочтительным. Анхана была сердцем людских земель, и здесь привечали только тех Перворожденных, кто знал свое место.
Добравшись наконец до Города чужаков – нелюдского гетто Анханы, – Делианн выпустил водоворот Потока, поддерживавшего его. Сейчас он не мог позволить себе отвлекаться от реальности, если хотел живым выйти из сплетения узких многолюдных улочек, расталкивая бессчетных Перворожденных, покорителей камней, огриллоев и хумансов.
Наступала ночь, и под открытое небо решились выбраться даже несколько троллей; то один, то другой задумчиво косился на решительного прохожего и голодно цыкал бивнем, будто втягивая стекающую по губам слюну. От вони перехватывало дыхание, от шума и бесконечной суеты кружилась голова. Мерзость, запустение, слепые глаза Перворожденных – из-за Анханы Делианн оставил род людской ради эльфийских пущ.
За двадцать лет, что Делианн не ступал на эти улицы, Город чужаков сильно изменился. Тогда здесь было тесное, переполненное гетто, набитое Перворожденными, покорителями камней, древолазами, огриллоями и их родичами-великанами, что пытались заработать на хлеб по окраинам столицы, продавая хозяевам-людям силу и мастерство, теряя себя в дурмане и выпивке, огрызаясь и уничтожая друг друга, словно крысы в битком набитой клетке.
В те далекие дни стражники-люди наводили порядок не иначе как отрядами по пятеро, заработав себе жестокостью и щедрым использованием окованных железом дубинок кличку «головоломы»; теперь, похоже, пятерки головоломов сменились парами, причем один в паре всегда был человеком, а второй – нелюдем, обычно Перворожденным или покорителем камней. Люди носили черные с серебром мундиры, нелюди – алые с золотом. Делианну они попадались на глаза постоянно: проталкивались сквозь толпу, разводили драчунов, останавливали споры, прокладывали дорогу каретам богачей. Только головой оставалось покачать…
Двадцать лет назад надеть эти цвета значило объявить о своей принадлежности к одной из двух могущественных банд Лабиринта: Лица или подданные Короля Воров. Но тогда ни одна из банд не брала под свое крыло Город чужаков, и уж во всяком случае Лица нелюдей не привечали. Кроме того, это были именно банды: Лица приторговывали незаконной «дурью» и живым товаром, подданные Короля промышляли нищенством и шарили по карманам, а сверх того – зарабатывали охраной и вымогательством. Каким образом и те и другие образовали нечто вроде народной стражи, Делианн боялся догадываться.