Окаянный гранит.
Молча выйду на стрелку,
Посейдону кивну
И — как подлую сделку
Эту жизнь прокляну.
июль 2002
* * *
А есть и такие, что веруют во Христа.
Для них иные пропасти — суета.
Христос (говорят они раз в году) воскрес —
И ждут чудес, божественных ждут чудес.
Но мир померк в глазах одного глупца.
Он схвачен тьмою, и нету на нем лица.
Он твердо знает: что было, будет опять,
И повторяет: лучше не быть, не знать.
2005
* * *
Бог не играет в кости, говоришь?
Ну, выйдем к морю... Берег омывает
Сладчайшею волной, повсюду тишь, —
А в этот миг — кого-то убивают.
Выходит, всеблагой недоглядел?
Избраннику он душу ублажает,
А что его курятник поредел,
Того не видит, не соображает?
Нет, он — из Монте-Карло вертопрах.
Цветаевой не сыщешь на погосте
Заброшенный без реквиема прах.
И Моцарта швырнул в канаву кости.
21 января 2005
* * *
Вот, помню, жил один —
и родину воспел.
Он умер и забыт.
— А ты б чего хотел?
— Не знаю... Странные
присущи ей повадки.
Мне кажется, она
играет с нами в прятки.
Картинами того,
что сам накуковал,
Воскресни тот, его
убило б наповал.
27 января 2005
ЗАТМЕНЬЕ
— Я в храме Солнца жил, я был твоим жрецом —
И вот лежу во рву с продетым в нос кольцом.
Отец мой, смилуйся! Рассей недоуменье:
Зачем отсек лучи? За что навлек затменье?
— Что я наделала!.. И это — мой Самсон?
Не уступивший льву — бессилен, ослеплен!
Влюблялась часто я, но лишь его любила —
И шуткой роковой навеки погубила!
Не он ли рвал шутя тугую тетиву?
Без ласки милого я дня не проживу.
Сказать ли: мне дитя родное не дороже!
И в унижении люблю его... О боже!
— Что ей мерещилось? Что я непобедим,
И филистимляне рассеются, как дым,
Что я их пощажу и в новой славе выйду,
И мы подружимся, а враг простит обиду?
Пожалуй, волосы мои и отрастут,
Но солнце для меня навек померкло тут.
Не стыд, не слепота меня гнетут и гложут —
Затменья божества душа принять не может.
29 марта 2003 — 27 января 2005
ВОЗРАСТ МЕЧТЫ
(со слов юной наперсницы)
Новые пропасти, новые сферы...
Девочка, мальчик — и шпилька Венеры.
Первая взрослость, блаженный туман,
Пылкие ласки — и легкий обман.
Кто без греха? Горизонт безграничен,
Возраст мечты неизбывно циничен,
Грязь уживается рядом с мечтой,
Фугами, ямбами и высотой.
Истина тройственна как таковая.
Пишут: возможна болезнь бытовая.
Чудно! Спасибо скажу словарю.
Другу спокойно в глаза посмотрю.
Все эгоисты. Природа жестока.
Всё-таки это не сифилис Блока.
Облачко лишь оттеняет весну.
Запросто милого я обману.
Близости прочной ни с кем не построишь,
Если сладчайших мгновений не скроешь.
Каждый мальчишка — чуть-чуть обормот.
Пусть на себя эту пакость возьмет.
Будет пристыжен и сам повинится —
Ну, и забыли! Другая страница...
Брак не случайно ведь браком зовут:
Оба счастливца обмануты тут.
11 января 2005
SIX DEGREES OF SEPARATION
Человеческое море
поглощает без следа.
Мы друг друга не узнаем,
не узнаем никогда.
Вот разбитую бутылку
вынес на берег прибой.
Шесть ступеней разобщенья
между мною и тобой.
Каждый миг уносит искру
драгоценного огня.
Каждый день приносит опыт,
отдаляющий меня.
Лихоимка-Мнемозина
постучится на ночлег.
Шесть ступеней отчужденья,
и на каждой — человек.
Шесть напрасных упований,
невостребованных сил,
Обольщений, упоений, —
шесть рождений, шесть могил.
Мерно влага убывает,
прибывает каждый год
Шесть широт размежеванья,
шесть межующих долгот.
Мы, родные, мы, чужие,
обворованы судьбой:
Мы с тобой не разлучались,
мы не встретились с тобой.
2 февраля 2005
Вот будущее. Мы в него пришли
* * *
Вот будущее. Мы в него пришли.
Располагайтесь, гости дорогие!
А что наш дом снесло с лица земли,
Так нет и нас тогдашних. Мы другие.
В минувшем — запятой не изменить,
Падежных окончаний не исправить,
Там совесть норовит тебя казнить,
Там и Жан-Жаку не дадут слукавить.
Вот будущее. Наш дворец и храм.
У нас при входе визы не спросили.
В раю не моросит по вечерам,
Тут день стоит во всей красе и силе.
А если что тебе не по нутру,
И с местными не возникает связи,
Утешься мыслью: скоро я умру
И в прошлое отправлюсь, восвояси.
4 февраля 2005
БЕЛОЕ И КРАСНОЕ
Порхает бабочка, цветет чертополох,
Дубы блаженствуют, и ястребу — раздолье.
Прекрасен Хартфордшир. И твой шесток неплох.
Печали поважней знавало это поле.
Ты в царстве времени, обширном и ничьем.
У этих двух ворон — монашеские лики.
Тень ослика плывет над высохшим ручьем
И тает в зарослях клыкастой ежевики.
На этом бугорке ты бога искушал —
И был тебе ответ пифийский, из лукавых:
— Сэм Пипс, — услышал ты, — тут рысью проезжал
На Барнет, к родникам деревни роз кровавых... —
В камзоле вышитом, при шпаге, в парике,
В парижских башмаках, лионских панталонах,
— Целебны тут ключи! — он пишет в дневнике,
И не простым письмом, а в символах мудреных.
Сей пастырь кораблей, заядлый жизнелюб,
В глаза не видевший Кронштадта и Тавриды,
Любовь похоронив, на сетованья скуп,
Не слышим у него ни злобы, ни обиды.
Но вот он проскакал — и мука тут как тут
И с новой каверзой, доселе небывалой,
А розы в Барнете по-прежнему цветут,
Клинки у белой и клинки у алой.
Лишь ту, сказал мудрец, нам жизнь прожить дано,
Что мы испортили; лишь ту испортить можно,
Что прожили. Добавь: что поутру смешно,
Не стало б к вечеру постыдно и ничтожно.