— Вот видите! — опять не выдержал Зуйков. — Час!
— Да, час на море — срок не малый. Уже после говорили, в плену, что весь Цусимский бой длился всего сорок одну минуту! Ну не все сражение, а самое решительное, когда стало ясна, за кем победа, дальше уж шли отдельные стычки, добивали наши суда, не более, потому большие потери у нас получились…
— Ты давай по порядку, — сказал Зуйков.
— Можно и по порядку. Так, около одиннадцати часов командующий адмирал передал общий сигнал «Тревога» — к бою, значит, готовсь. Вскорости и первые выстрелы раздались, сначала с «Орла», а потом и все начали палить в японский крейсер, да без толку, и адмирал передал сигнал: «Не бросать снаряды».
Затихли. Потом получили сигнал по эскадре: «Команде обедать посменно». Потом опять перестроились в две колонны — одна от другой кабельтовых пятнадцать. И получили сигнал идти девятиузловым ходом. Транспорты позади. Вот так и шли около часа. Ждали. Во втором часу появился! Весь главный флот японцев показался впереди.
И вот тут мы потеряли ход, «Ушаков» то есть наш остановился, потому у него одна главная машина вышла из строя.
— Не было печали! — вскрикнул Зуйков. — Как же это возможно! Бой, а у вас машина!
— Старый был броненосец, не приспособленный для таких дел. Ходить ему надо было по «маркизовой луже». Да ничего, обошлось: подошел пароход «Свирь» и взял нас на буксир.
— Паршивый пароходишко тащил броненосец?
— Успокойся, Спиря. — Роман Трушин положил ему руку на плечо. — Что было, то было. Давай, Лукич!
— Не так уж долго тащила пас «Свирь». Пошли своим ходом, узлов так до десяти. Впереди же страшная получалась картина: весь горизонт заволокло дымом, и от пожаров и от японских снарядов, дым был у снарядов или угольной черноты, или ярко-желтый. Вот такой полосатый дым и стоял над морем, а за ним грохот.
Направились мы полным ходом в тот ад.
И тут мы увидели впереди японские суда и броненосец «Наварин». Броненосец горел, сильно накренился, а вокруг море кипело от японских снарядов. Тогда наш командир капитан первого ранга Владимир Николаевич Миклухо-Маклай направил «Ушакова» под самый огонь, подошел к «Наварину», прикрыл, стало быть, его бортом, застопорил машины и приказал бить по японским крейсерам. Говорили, что было несколько наших попаданий, хотя, по правде сказать, я ничего в дыму и не видал, кроме разрывов у борта да на палубе. Чуть затишка, бежим с носилками к башням. У меня двоих напарников насмерть скосило осколками, а самого — не задело. Ведь был я и тогда баталером, а по боевой входил в подчинение нашего доктора Боднянского Петра Васильевича. — В рубашке родился, — буркнул Брюшков.
— Не знаю. Может быть, счастье такое выпало — остаться живым, но скажу, не прятался, какое-то непонятное было состояние: ни боязни, ни страха, вроде бы деревянный стал.
Крышка была бы «Наварину» в тот день, а с нашей помощью он и пожар потушил, крен выровнял и стал вести огонь из всех неповрежденных башен. Отбились мы вдвоем от японцев. Ушли японские крейсера. Тогда командир «Наварина» капитан первого ранга барон Фитингоф крикнул с мостика в мегафон: «Спасибо, Владимир Николаевич! Иди впереди с богом!»
— Вот тебе и барон! — сказал Зуйков. — Тоже, видно, и среди ихнего брата разный народ бывает…
— Как и среди нашего брата, — продолжал Невозвратный. — Должен сказать, что в те дни трусов я не примечал. Как-то все подобрались, никто не хотел ронять себя, какая-то всех охватила восторженность духа. И думаю, что шла эта восторженность от нашего геройского командира Владимира Николаевича. Он выслужил свой срок еще в Питере, и был приказ о его отставке, так он добился, чтобы его оставили на корабле, хотел все тягости войны принять с командой.
В первый день сражения мы пострадали не очень сильно, из попаданий было только одно серьезное, в таранное отделение, отчего имели сильный дифферент на нос и не могли развить двенадцатиузлового хода, как приказывал адмирал Небогатое, и шли узлов семь, не боле.
Продержались дотемна. Шли без огней. И тут появились миноноски. Несколько атак было, да мины мимо проходили. Видно ее, проклятую, ночью, как она идет, будто акула в жарких морях.
Всю ночь никто глаз не сомкнул. Как могли, палубу очистили, навели порядок. Ждем утра. Что-то будет? И надо сказать, что своих мы потеряли. Но слышно было, что бой идет: грохот разносился по морю, полыхали зарницы от выстрелов, а то все небо освещалось красным светом, и гул доносился, будто гром по весне.