Стива Бобрин, приподняв плечи, покосился на хозяина каюты и, переведя взгляд на отца Исидора, сказал:
— Позвольте, как вы смеете!
Новиков поднял руку:
— Отставить, Стива, продолжайте, отец, в ваших словах иногда проглядывает истина.
— Золотые слова!
— Ваши, отец.
— Тем приятней. Что же касается истины, то она глубоко сокрыта и многогранна и только изредка кажет нам одну из своих бесчисленных сторон. Суждение сие относится к области высокой философии. Мы же, грешные, пытаемся решить дела более простые. Еще по одной? Не откажусь. Хороша! — Понюхав корочку, он продолжал, не спуская глаз с гардемарина: — Что касается изменения нашего курса, а другими словами, задержания или ареста, то здесь причина не столько наш побег из Англии, о нем могли забыть в такой сумятице и, вспомнив, рады были бы нашему приходу. Они же изолируют нас, как бы сажают в карантин. Почему? — Отец Исидор усмехнулся. — Потому что все ото дело пакостной души пресловутого немецкого барона. Воистину ни одно доброе дело не проходит безнаказанно. Сей парадокс к нам подходит вполне. Барон расписал всеми своими пакостными красками положение на корабле, ославил командира и команду, представив нас бунтовщиками. Вот и хотят нас вначале спрятать в тихой бухточке, а затем прибрать к рукам. Незавидная участь. В таком положении следует забыть все распри, дружно противостоять новой беде, никаких оговоров, хулы на товарищей своих, пусть неприятных вам, а связанных воедино многими опасностями и счастьем избавления от оных. Так-то, юноша. Выкинь все из головы, как сор, и почувствуешь облегчение немалое.
Гардемарин, изрядно захмелев после третьей стопки, нагловато усмехнулся:
— Нет уж, отец, на шею бросаться мы никому не собираемся, как и брать на себя чужую вину. Не послушались, чуть нас не расстреляли, а теперь мы должны снова подставлять за них грудь? Пардон, отец мой духовный! Думаю, и вы, Юрий Степанович, согласны со мной.
Новиков покачал головой:
— Нет, я думаю о другом.
— Интересно. У вас есть иное мнение?
— Не по этому поводу, в связи. Я думаю, какой же из вас сукин сын получится, Стива, если действительно вас не расстреляют.
— Что вы сказали? Сейчас же извинитесь или…
— Стреляться задумали? Так я пока не хочу вас убивать. Идите спать! Отец Исидор!
— Что, чадо мое хитроумное?
— Держите чашу, не видите — стол кренится.
— Пошла бортовая волна, — сказал отец Исидор, протягивая стакан.
— Вы не тянитесь, Стива, — сказал Новиков, наливая иеромонаху, — вам отпущена норма. Скоро на вахту, еще свалитесь с мостика и подорвете вконец свою славу, завоеванную в подавлении организованного вами бунта.
— Действительно, — сказал отец Исидор, глядя через стакан, — пьяный отрок есть явление скверное, говорящее о тяжелом недуге, пожирающем род наш.
Стива встал и, глядя побелевшими глазами на собутыльников, сказал:
— Как я жалею, что кто-либо из вас не был на месте Мухты! — и смахнул стакан со стола.
— Стакан не разбился, — сказал отец Исидор, — плохая примета.
— Стива великолепен! — сказал Новиков вслед Бобрину, — пожалуй, кой в чем он приближается к барону, общество Гиллера оставило в нем заметный след. Ведь как, подлец, ловко вывернулся из дела Мухты. Теперь никакой суд не осудит. Ну, пейте, отец. За благополучный приход в родные воды!
— Именно пока в воды, дальше не будем загадывать. Хотя суеверие и порицается церковью, а я не смогу совладать с собой, потому имею много примеров. Ну будем! — Он выпил. — Противна зело жидкость сия. Отрок же наш действительно стал на пагубную тропу, одна надежда — образумится.
— Ну, батя, вряд ли. Он только в начале пути, как говорят последователи Будды.
— Даже в конце пути нельзя терять надежды, говорит сам Будда, я интересовался его учением в академии, необыкновенной его мудростью. Даст бог, поймет и исправится. Не такие злодеи становились святыми. В молодости мы все жестоки, часто не ведая этого. Совесть часто спит в нас. Тогда мы кажемся себе безгрешными и бессмертными. Потом, чем больше живем, тем становимся милосердней и к людям и к всякой живой твари.
— Вы ему это скажите, отец, он обнимет вас, зарыдает в раскаянии и поцелует в бороду…
Выслушав радиста, командир сказал:
— Ну, что же, пора привыкнуть к неожиданностям, может, оно и лучше, что идем на Аскольд, там отличная бухта, возможно, будет время оглядеться и прийти к каким-то окончательным решениям. Курса не будем менять, Николай Павлович. К утру выйдем на траверз Аскольда.