В двери постучал вестовой:
— Обедать, ваше благородие!
— Знаю, болван… Идемте, капитан-цур-зее, и не пыжьтесь, как индюк. В целях большой политики вы должны держаться рубахой-парнем.
Новиков, не заметив, перешел с английского языка на русский.
Барон зло улыбался.
На встречных курсах
Радист снял наушники и подмигнул Лешке Головину, который с благоговением наблюдал за работой этого удивительного человека. Если Зуйков был лихим матросом и Лешкиным наставником и воспитателем, то радист Лебедь относился в сознании мальчика к людям непостижимых возможностей, был настоящим волшебником. Он управлял таинственными силами, которые в одно мгновение связывали его с любой точкой земного шара, будь она на воде или на суше. Герман Иванович пытался объяснить мальчику, что в его работе нет ничего таинственного и он только научился управлять прибором, вырабатывающим электромагнитные импульсы, и импульсы эти тоже просты в своей сущности. Но Лебедь не отличался педагогическим талантом, и после каждой его научно-популярной лекции мальчик только убеждался, что судьба его свела с необыкновенным человеком, вся его «простая» наука похожа на волшебный фокус, непостижимый для простого смертного.
— Ну вот, Алексей Сафронович, — сказал радист, показывая мальчику листок с группами цифр, — еще один ребус. Немцы продолжают посылать шифровки кому-то в море, а с корабля посылают ответ, вот он, — радист показал другой листок с цифрами.
— Ну и пусть посылают, а нам-то что?
— Нельзя, Алексей Сафронович, проходить мимо загадочных явлений. Весь смысл жизни в разгадке загадок, которые ставит нам природа и наши двуногие собратья, то есть мы сами задаем друг другу.
— Да, конечно, — глубокомысленно согласился юнга. — Загадки и я люблю разгадывать. — Он пристально посмотрел на радиста и покачал головой.
— Ты что, Алексей Сафронович, так неодобрительно покачал головой?
— Никак я вас не могу понять. Ведь вы такой умнющий, все помните, страницу прочитаете — и уже готово, как стих, знаете, а вот фуражку опять забыли надеть.
— Когда это?
— Вчера.
— Хочешь, я тебе открою тайну? — сказал радист и такую состроил смешную гримасу, что юнга покатился со смеху.
— Хочу, очень, — сказал он, вытирая глаза и готовясь вновь расхохотаться над «тайной».
Неожиданно Герман Иванович сказал совершенно серьезно и как-то застенчиво улыбаясь:
— Не забываю я надевать эту проклятую фуражку, а нарочно не надеваю. Не идет она мне. Какой-то я в ней несолидный.
— Смешной! Матросы покатываются, когда вы в фуражке.
— Вот видишь. Кому приятно быть смешным? Французы говорят, что смех убивает.
— Вас-то не убивает, вы сами всегда веселый, за это вас все и любят.
— На самом деле я никогда не унываю. Такой у меня характер, и мне нравится поддерживать в людях бодрость и веселье. Хочешь еще одну личную тайну?
Юнга кивнул.
— Я, Алексей Сафронович, совсем не военный человек, не моряк, хотя море люблю, особенно океан. Я счастлив, что мне пришлось совершить такое плавание, и вот сейчас мы идем дорогой чайных клиперов. Об этом я мечтал еще мальчишкой, не всем, как тебе, выпадает счастье в пятнадцать лет совершить такое путешествие. Затем, когда учился в университете, тоже мечтал о дальних странах. И все-таки, Алеша, когда-нибудь я твердо осяду на земле. Буду сидеть в большой комнате — библиотеке и решать задачи.
У мальчика вытянулось лицо:
— Задачи? Да кто решает сам задачки, когда не заставляют? Вы не смеетесь?
— Нисколько, Алексей Сафронович. Не как в школе, посложней, вроде вот этих строчек с цифрами, или изучать незнакомые языки, а еще лучше разгадывать языки неизвестные.
— Как это — неизвестные? Никто их но знает — тогда откуда они и взялись?
— Когда-то очень давно жили пароды и исчезли с лица земли. Войны, болезни, ряд других причин — и их не стало.
— Всех до одного?
— Кое-кто остался. Несчастные люди бежали из родных мест, рассеялись по свету, но осталась их письменность.
— Интересно-то как!
— Были этруски в Греции, критяне на острове Крит, народ майя в Америке, на острове Пасхи, и ни один человек не может прочитать, о чем они писали на своих глиняных пластинках, каменных плитах, на деревянных дощечках или на стенках сосудов.
— Вот вы и прочитаете! Может быть, там что-нибудь такое, про сокровища, про клады! А?