— Мамка не гуляла! Те дни даром ходила. А вчерась напоили ее пьяною; повезли к себе двое фабричных, всю ночь гуляли, а когда она денег попросила, побили и выбросили; еще кошелек отняли: у нее рубль мелочи был... От самой заставы домой пешком шла... Пришла трепанная, голодная, плакала, — у Лельки задрожал голосок и на глазах показались слезинки, — только что отдохнуть собралась, легла спать, а тут Порфирий Григорьевич пришли... Обещался в кровь избить, если к ночи не заработает... Ну мама оделась и пошла... Надо бы ей уже домой быть, да вот беда — все нету. Не случилось-ли чего опять?..
— Случилось! У вас все случаи... Холеры на вас нет! — прохрипела совсем зло девушка, повернулась к зеркалу, что в старой золоченой раме висело над пузатым комодом, вгляделась в него, взяла с комода помаду, подвела себе губы, еще раз внимательно оглядела свою фигуру и, видимо, оставшись довольна собою, пошла к дверям, улыбаясь и раскачивая бедрами, которые, как два больших полушария, во время ходьбы выступали то одно, то другое, слегка подымая и морща легкую материю юбки. Голову она откидывала назад и вздрагивала слабо стянутым бюстом.
— Скажешь мамке, что я заходила за деньгами, хотела себе чулки купить! Из-за нее в дырявых хожу, чума вас заешь! Срам с гостем остаться. Смотри!.. И девушка, повернувшись к окну, подняла высоко юбку, обнажив толстые, сильные ноги, обтянутые в ажурные, тонкие чулки. На самом верху, под пряжками подвязок, чулки, действительно, были порваны в нескольких местах, и куски белого упитанного тела выпирали наружу. Девушка ткнула пальцем в эти белые пятна, выпрямилась, оправила юбку и, уходя, выругалась:
— Эх, ты!.. Сволочи...
Лелька облегченно вздохнула и подумала: „Ишь злющая какая сегодня... Она, вот, голодной не будет сидеть и в обиду себя не даст.. Не такая, как мама: все с господами! К ней даже офицеры ездят“.
Лелька вспомнила, как на прошлой неделе, по просьбе этой девушки, она бегала покупать вино и конфеты, и когда принесла покупку к ней в комнату, то увидела у нее важного офицера. Солнце играло у него на эполетах и золотых пуговицах расстёгнутого кителя, а на гвоздике, около дверей, висела настоящая, большая шашка. Офицер сидел рядом с девушкой на мягком диванчике, перед круглым столом; одной рукой притянул ее к себе, а другой гладил по круглым плечам и груди. При входе Лельки они не изменили позы; офицер посмотрел на нее внимательно и спросил, чья она?
— Девица тут рядом... Не хочет в воспитательный отдать! Добро бы еще зарабатывала много, а то с приказчиками ходит, — много не заработаешь!.. На Разъезжей гуляет.
Офицер наклонился к ней и прошептал что-то на ухо, искоса поглядывая на Лельку. От этого взгляда Лельке вдруг стало не по себе: не то приятно, не то совестно. Она невольно оправила на себе платьице и зарумянилась.
— Ишь, змееныш, понимает, что о ней говорят!.. Нет, уж эти глупости оставь: мать ее мне глаза выцарапает, в полицию пойдет, — она такая!.. Она из нее принцессу хочет сделать. Знаем мы этих принцесс... Ха-ха-ха!.. Ты чего стоишь, зеньки вылупила? — обрушилась она вдруг на Лельку, — чего не видела? Проваливай!..
Лелька выбежала из комнаты, но услышала, что ее зовут, вернулась и остановилась у двери.
— Иди, иди, не бойся: господин офицер хочет тебе подарок сделать. Да иди же, не укусит... Эх, ты!.. Принцесса-недотрога...
Лелька не понимала, почему девушка называет ее „принцессой-недотрогой?“ Она такая самая, только маленькая еще!.. Ей было очень приятно, что такой важный офицер притянул ее к себе, погладил по лицу, по волосам, ласково похлопал по спине и даже слегка сжал ее своей большой ладонью. Потом он дал ей две шоколадки и 20 копеек „на ленточку“. Лелька с любопытством рассматривала то его узорный эполет, то широко открытую белую грудь, поросшую курчавыми черными волосами. Ей очень хотелось потрогать руками и эполеты и курчавые волосики, хотелось заговорить с ним, но она почему-то сробела и так и ушла из комнаты, не открыв рта.
— Славный дичек! Голубоглазая... Ну, иди, иди; подрастешь, вот такая будешь, тогда поговорим, — он снова потрепал ее по щеке и, обернувшись к своей соседке, которая за это время успела уже открыть вино и разлить его в стаканы, порывистым движением обнял девушку и крепко прижался своей мохнатой грудью к ее высокой, заколыхавшейся груди. Выходя из комнаты, Лелька слышала громкие поцелуи, возню, веселый смех и ей не хотелось уходить; она надеялась, что ее снова позовут зачем-нибудь, и она долго еще стояла у дверей и прислушивалась .. Мамки в это время не было дома, у них было пусто и скучно, а здесь весело, светло и радостно...