— Ты желаешь невозможного... Ты требуешь то, на что сегодня имеет право только твой приятель — Коля. Сегодняшняя ночь мною продана ему!.. И честь проститутки... Отчего же ты не смеешься? ведь это так смешно: честь проститутки... обязывает меня быть верной ему. Мой долг — охранять своего мертвецки пьяного „гостя“... Ха-ха-ха!.. Честь, долг!..
— А ты торопись! Тебя ждет жена... Она будет рада. Ты ей ничего не скажешь, и она с радостью пойдет навстречу твоей страсти, и успокоит твою разбушевавшуюся кровь. Глупая, бедная, жалкая девочка!.. Она верит тебе, любит тебя, как когда-то я верила и любила. Ты взял меня такой же чистой, наивной, доверчивой... Тогда ты был идейным юношей, теперь ты — идейный муж, гражданин...
— А я — продажная сволочь! И никто в этом не виноват, ни прав... Правда, никто не виноват?.. Ни в чем?... И я тоже не виновата?! И наша... Нет, не наша, а моя — Женя, она тоже ни в чем не виновата?..
При воспоминании о дочери у нее перехватило в горле, стало трудно дышать... Она должна была замолчать. Только глаза, точно два угля, горели ярко и неотступно следили за каждым движением Шахова.
— Женя, — моя сила, моя цель, мое чистое, непорочное святое-святых — снова заговорила она. — У нее, как и у тебя, светлые волосы и голубые глаза... Но она никогда не будет иметь отца, потому что ты ее отец!.. А меня — свою мать, она будет жалеть обидной жалостью, или презирать. Ее научат этому такие вот идейные люди, как ты, и чистые девушки и женщины, как твоя жена.
— О, как я презираю вас всех... Каждый из вас подлее, гаже, продажнее меня. И ты первый!..
— Я торгую своим телом, ты — словом, душою, мыслями. Твоя теперешняя жена — которая счетом? Знает она твое прошлое, ты рассказал ей его? А я — вся перед вами. Э, да что говорить!.. Вот уже и мой розовый поросенок проснулся, зовет меня. Иду, Коля, иду! Прощайте-же господин Шахов! Навсегда...
Животный хрип вырвался из горла Шахова. Он протянул руки, чтобы удержать Шуру, хотел ей что-то сказать, но не мог. Горячий ком подкатился и душил его.
А в наступившей вдруг жуткой, напряженной тишине, из другой комнаты неслись какие-то придушенные звуки: не то рыдала Шура, не-то пьяный кандидат бормотал слова животной,, требовательной страсти...
Шура вернулась к себе поздно утром недовольная собою, усталая, злая. Ее то знобило, то кровь приливала к лицу, и в глазах появлялось ощущение горячего, сухого песка. Голова мучительно, тупо болела. Точно кто изнутри стягивал виски и давил на затылок. Целый день она пролежала в полусне, разбитая и душою, и телом.
Свечерело. Стоял серый полумрак.
Шура поднялась с кровати, собираясь одеться. Но ноги дрожали, поясница ныла, голова болела. Она опустилась на диванчик и как то сразу вся съежилась, осела. Только широко раскрытые глаза смотрели куда то далеко. Мрак густел и придвигался.
Тени с легким шорохом ползли из углов. Длинными прядями густой тяжелой паутины колыхались над ее головой, с тихим звоном клубились на полу, мягкими, холодными гусеницами ползли по ногам и спине... Комнату наполнял неясный гул каких-то далеких голосов. Они звали туда, в безумную мглу ужаса, и мрак ночи смеялся ей своими пустыми, черными глазами.
Шуре стало страшно. Она хотела встать, но ноги не слушались ее. Хотела крикнуть, позвать кого-нибудь и не могла. Силы оставили ее. Что-то громадное захватило ее, овладело ее волей, мыслями, душой, и она, как маленькая песчинка, затерялась в этом необъятном.
Тьма сгустилась, ожила... Вот резким светлым пятном вынырнула откуда-то издалека ее кровать. Шевелится шелковый, обшитый кружевами полог, и кровать подплывает все ближе и ближе...
Но это уже не кровать. Это — громадный катафалк, до верху полный человеческими телами. Все женщины... Белые, чистые, красивые. И от них идет смрад. Поднимаются тяжелые, ядовитые испарения. Испарения стелятся поверх катафалка и принимают форму длинной фигуры.
Шура узнала самое себя. Она лежит голая и отдается ласкам нагого мужчины. Она не узнает его лица, — никак нельзя рассмотреть... Шура всматривается в эти два волнующиеся тела, и замечает, что они состоят из бесконечного множества маленьких телец.
О, да это черви! Толстые, мягкие белые черви... Они ползут, точно переливаются по всей длине и толщине тела. Они смотрят из ее глаз, свиваются в улыбку рта, в виде ее длинных пальцев копошатся в волосах лежащего с нею мужчины, ползают по его бедрам. И от ее прикосновения черви, из которых состоит он, сладострастно извиваются, выделяют липкую слизь, становятся толще и еще противнее...