— Любопытно! Первый, конечно, Иеремия Вишневецкий?
— Не угадали, пане Болдарт! Первый — князь Доминик Заславский, из магнатов магнат, второй — Николай Остророг, подчаший коронный, весьма ученый человек, панове, а третий — ваш приятель, хорунжий коронный Александр Конецпольский.
— Передам гетману Хмельницкому о просьбе пана Сеняв...
— Важинского, — предупредительно подсказал посессор.
— ...Важинского и о его желании нам помочь, — закончил Вешняк. — Само собой, после того, как нас выслушают.
На другой день около полудня и в самом деле прибыл за ними правитель «великой канцелярии». Вешняк понимал, что теперь уже ничто не изменит решения сейма об объявлении войны, а потому положил воспользоваться своей миссией хотя бы для углубления раскола между двумя придворными партиями.
В боковом покое, где ожидали казацкие послы, сидели и прохаживались сенаторы, которым надоело слушать скучные речи провинциальных депутатов. Из зала долетали возгласы, смех, а чаще раздраженные выкрики. На казаков сенаторы поглядывали косо, но вместе и с любопытством. Наконец к ним, с подчеркнутой небрежностью, как бы между прочим, подошел молодой князь Любомирский и, подкручивая ус, спросил:
— Значит, хлопы решили разбоем промышлять? Шляхетских медов попробовать?
— Не так это, ваша светлость, — отвечал Мозыря, в свою очередь разглаживая усы.
Подошло еще несколько сенаторов.
— Да, врать вы умеете.
— Из уважения к ясновельможному панству я не скажу: с кем поведешься, от того и наберешься. Но простите, вашмость, кто хочет, пускай себе и так думает. Казаки если взялись за сабли, так на то была воля его милости короля.
— Воля короля? — остолбенели сенаторы.
— Казаков просили идти турка воевать, даже денег на челны прислали.
— А выходит, мы еще виноваты, — прибавил Болдарт.
— Панове! — закричал на всю комнату Любомирский. — Это неслыханно! Я предлагаю сейчас же выслушать казаков! — и побежал в зал заседаний.
Сенаторы, которые толклись в приемной, не понимая, в чем дело, спрашивали, переспрашивали, ахали и тоже бежали в зал.
Когда казацких послов наконец ввели в зал заседаний, все депутаты вскочили с мест, словно на сейм прибыл сам король, но на этот раз их подняло не почтение, а жгучая ненависть к казакам, которые осмелились не только проявить непослушание, но и опозорить на весь мир польскую армию. Вместе с тем их разбирало любопытство услышать от казаков еще об одном королевском заговоре.
Казаки шли к королевскому трону, на котором сидел примас, твердой поступью, чувствуя свою силу. Глаза шляхты горели злобой, — казалось, один неверный шаг — и их разорвут на клочки.
— От кого прибыли? — спросил вкрадчивым голосом примас.
Вперед выступил Федор Вешняк и с достоинством поклонился.
— От старшого войска его королевской милости Запорожского пана Хмельницкого, ваше преосвященство, с прошением.
Примас прищурился и уже ехидно спросил:
— А что вы скажете о воле его милости короля?
— Больше ни о чем не уполномочил нас говорить его милость гетман, пан Хмельницкий.
Среди сенаторов поднялся шум. Примас растерялся.
— Может, панове казаки не осмеливаются?
— Дозвольте, ваше преосвященство, огласить наши пункты.
— Но я своими ушами слышал, — выкрикнул разъяренный князь Любомирский, — что казаков подстрекал король!
В зале поднялся крик.
— Король подстрекал?
— Это измена!
В зале шум все возрастал, уже ничего нельзя было разобрать. Шляхтичи бросались друг на друга, бряцали саблями. Депутаты Хмельницкого из предосторожности тоже положили пальцы на рукоятки сабель, но тут подошел правитель канцелярии и повел их к боковой двери. Вешняк слышал, как огрызался канцлер Осолинский.
— Мне дела нет, что вы тут кричите... Надо было выслушать казаков до конца, тогда поняли бы, о чем речь... Мне дорога целость отчизны... А судить, кто изменник, будет король.
— Надо уметь пользоваться обстоятельствами, тогда и медведя можно заставить танцевать, — кричал с места Адам Кисель. — Правильно делает пан канцлер!
Когда казацкие послы очутились за дверьми зала, Вешняк спросил у правителя канцелярии:
— На этом, вашмость, можно считать нашу миссию законченной?
— Теперь ждите ответа.
— Как долго?
— Сколько того захотят паны сенаторы, — сухо сказал правитель и, не попрощавшись, ушел.
V
Каждое утро гетман Хмельницкий спрашивал писаря Зорку: