— Вот так и дончаки — жили и будут жить на Запорожье. Сколько их там наберется? Наверно, с полсотни? И то уже султан перепугался. А если бы вместе со всей Московией? А, Мартын?
— Тогда, может, люди спокойно бы зажили.
К хутору Суботову казаки подъехали, когда уже стало темнеть. Крепкие ворота с навесом были заперты. Кривонос постучал в них сапогом и громко закричал:
— Пугу, пугу, пугу!
Во дворе залаяли собаки и целой сворой бросились к воротам, потом послышались чьи-то шаги, испуганный голос ответил:
— Пугу, пугу!
— Казак с Лугу!
— А с какого Лугу? С Большого или с Малого?
Из-за плетня высунулась подбритая голова слуги и
стала внимательно вглядываться в казаков.
— Да не Максим ли это?
— Хорошо еще видишь, старик! Открывай, пане Марко, если узнал!
Марко с кем-то заговорил, после чего над плетнем появились еще две головы. Посовещавшись между собой, они открыли ворота.
— Челом! — крикнул Кривонос, но его голос затерялся в лае и визге собак.
Слуги палками загнали собак под крыльцо сторожки, а Марко приник к стремени Кривоноса и жалобно зашамкал беззубым ртом:
— Что бы вам, панове дорогие, позавчера приехать — не случилось бы с нами такой беды!
— А где же свита пана сотника была — проспала, что ли?
— Наверно, с мертвой свечкой обошел нас злодей проклятый! Обманул меня, дурака, а пана сотника дома не было. Может, хоть вы успокоите его милость — грустит наш сотник.
— Много беды натворили?
— Ой, пане Максим, одной жизни не хватит, чтобы отомстить анафемскому шляхтичу!
Они подъехали к крыльцу. Длинный дом с маленькими окнами и высокой крышей был покрыт узорчатым гонтом [Гонт – дранка, тонкие дощечки для покрытия крыши], точеные колонны украшали крашеное крыльцо с несколькими ступеньками. Сбоку тянулись амбары, рубленные из дубового леса, пивоварня, в которой стояли пивные чаны, чаны для браги, бочки разных размеров и большие кадки. В другом конце двора находилась рубленая солодовня с горницей наверху и дубовый амбар для зерна с закромами, кадками и корытами. Конюшни и курятники также были рубленые и полны живности. Ближе к дому стоял погреб, а над ним — соломенный навес, под которым прятали от непогоды кованые рыдваны, расписные сани, арбы.
За домом расположены были хлевы, плетенные из хвороста, загоны для скота, овины и сад, спускавшийся к огромному пруду, за которым тянулась дорога на Черкассы. С другой стороны почти к самому дому подступал густой, дремучий Мотронинский лес. Вокруг пахло горькой полынью, а из пекарни тянуло запахом свежего хлеба. Челядь управлялась на ночь со скотом. Все делалось молча, как будто в доме лежал покойник. Возле дома так же тихо и сосредоточенно играли в чурки два мальчика, а рядом стояла маленькая девочка и подпрыгивала при каждом метком ударе.
— Юрась, и ты уже научился? — спросил Кривонос.
Мальчик лет пяти, в шароварах на одной лямке через плечо, опустил палку и посмотрел исподлобья на сестрицу.
— Тато дома?
Дети вспорхнули, как воробьи, побежали в сени. К казакам подошел, прихрамывая на кривых ногах, дед в белых штанах и с седым оселедцем на сухой голове.
— Запорожцы приехали? Здравствуйте! Челом, пане Максим! — закричал он тоненьким голоском. — Таким гостям и пан сотник обрадуется!
— А пан Юхим до сих пор сотник над пчелами? — спросил Кривонос, отряхивая пыль с одежды.
— Пчела — божья тварь, злого умысла не имеет, а вот люди, побей их лихо!.. Не над чем теперь мне сотником быть: забрали пасеку. Ты, Максим, хорошую саблю обещал подарить деду. Привез?
— У сердитого и полено острое, и вы тут святым миром мазаны...
Джуры повели коней на конюшню, а Кривонос и Остап вошли в дом.
II
В просторной светлице казаки поклонились образам и осмотрелись вокруг. В углу, у двери, стояла выложенная зелеными изразцами печь; на изразцах были изображены плавающие рыбы, скачущие кони, какие-то удивительные звери и казаки с копьями. В маленькие оконца со стеклами в круглых оловянных рамах пробивались последние отблески зари. Над окнами висели рушники, вышитые красным, такими же рушниками была убрана божница с иконами киевского письма. Перед божницей горела лампадка филигранной работы греческих мастеров.
Зеленый свет от маленького фитилька в лампаде веером расходился по потолку и по убранным коврами стенам.
В светлице приятно пахло васильками и гвоздикой. Пучки цветов торчали за образа́ми и за сволоком [Сволок – матица, балка, поддерживающая потолок]. На нем был вырезан крест, от которого старинной вязью, похожей на узор, тянулась надпись: