Вот, скажем, была напечатана такая карикатура:
Что бы это значило? Весы. На весах сидит человек с большой головой. В очках. Интеллигент, наверное. На другой чаше весов сидит человек с большой… этой… задницей. Головка маленькая. Мозгов нет. Весы в равновесии. Место действия — Россия.
За неделю до этого во всех газетах страны были напечатаны письма трудящихся, клеймивших «врага народа» — оторвавшегося, изменившего, предавшего и т. д. — А. Солженицына. Рабочие, колхозники, писатели, студенты и учащиеся не могли не выразить через нашу изумительную прессу своего отношения к «отщепенцу», «власовцу», «агенту» и т. п., которого они, разумеется, не читали.
На следующий день ко мне пришел художник И. и принес эту карикатуру. «Ну, это. предположим, Солженицын, — сказал я. — Или Сахаров. А это кто?» — «Народ, — сказал художник. — Это весь наш могучий и добрый народ». — «А как я это объясню начальству?» — «А никак, — сказал он. — Начальство до этого не додумается».
И верно. Так и было напечатано.
Нас очень занимала мысль о подавлении творческого процесса в Советском Союзе. Писать об этом было нельзя. Говорить — нельзя. А шутить? Вот, скажем, такая шуточка:
В ней не сказано, что социализм — мертв и культура его поэтому мертва. Не сказано, но показано. И имеющие глаза — видели.
Русская пословица гласит: «Что написано пером, не вырубишь топором». Ну почему же не вырубишь? Очень даже вырубишь, что и показано на следующей карикатуре:
Вообще, топору в нашей жизни мы всегда уделяли большое место, Однажды в «Клубе 12 стульев» напечатали такую фразу Станислава Ежи Леца: «Целый день я не мог вспомнить слово «гильотина»: голова защищалась». Художник принес свой «афоризм», наглядно показывающий, что делает цензура с теми, кто пишет правду.
Западному читателю такого рода карикатура покажется обычной и даже банальной. Он не знает, чего могут стоить автору вызываемые им ассоциации и мысли.
Если кому-то рисунок на предыдущей странице покажется не вполне убедительным, предлагаю другой на ту же тему и тоже опубликованный там.
Перестаньте, скажут мне скептики, — ну какая же это сатира? Это так, эзопов язык… Именно, скажу я. именно, любезнейшие! Эзопов! А на каком еще языке может разговаривать в России онемевший народ? На нем, на единственном, на эзоповом. В последние годы и на нем не дают говорить… Нечего держать фигу в кармане в стране победившего социализма, неуклонно двигающейся вверх по дорогам прогресса!
Прогресса? Уж не того ли, что я покажу вам ниже? Ну-ка, приглядитесь, кто несет флаг этого, с позволения сказать, прогресса?
Знаете дяденьку из агитпропа? А где ж у него лобик? Лобик, говорю, где? То место, где у приматов обычно содержатся мозги? Тю-тю. Ушло. Генетически новый тип. Советский человек. Без лобика. Говорят, недавно вышел новый учебник. Называется «Анатомия советского человека». Вот там, вероятно, описан этот феномен.
Кстати, когда я был в последний раз у Кукрыниксов, очень они ругали моих художников с 16-й полосы. Они говорили о молодежном радикализме и о неумении рисовать. Они втроем хватали карандаши и мгновенно рисовали типажи, выдуманные моими молодцами. И рисовали очень похоже. Ага, думал я, проняло вас, видите, где собака зарыта. А Кукрыниксы рассказывали, что в их время огромное внимание уделялось рисунку, а темы уже были вторичны. И как бы нам не попало, когда наверху поймут, что это обобщенный образ советского чиновника, — а обобщать нельзя! Нельзя, говорили Кукрыниксы, а я все оправдывался и повторял, что вовсе это не обобщенный, кого ж нам обобщать, это все частности, частные проявления незначительных недостатков, завезенных нам с Запада или оставленных проклятым прошлым. Я обещал, что буду уделять больше внимания юмору, чтобы все животики понадорвали от смеха. И это очень правильно, говорили Кукрыниксы.
Тогда я для смеха напечатал такую карикатуру:
— Мать моя была прачкой, отец — сапожником
Вообще-то я не любил карикатуры с подписями. Подпись — это будущие неприятности. Когда нет подписи, каждый думает что хочет. А подпись очень конкретна. Она в СССР опасна. Эта карикатурка была напечатана.
Утром раздался звонок:
— Что же вы усы не нарисовали?
— Кому?
— Царю.
— Почему — усы?
— А потому что это намек на Сталина. Это у него мать была прачка, а отец — сапожник.
— Что же вы хотите сказать, что Сталин был царем?
— Это не я хочу сказать, это вы хотите сказать!
Допер, проклятый!
— Как вам не стыдно, товарищ! Такое подумать о советской газете! Каким испорченным воображением надо обладать, чтобы подумать, что Сталин был царем!
— Ладно, ладно, не заговаривайте зубы, и так все понятно. Будут неприятности — приходите, накормлю супом.
— Спасибо, милый!
Как-то мы разговорились у себя в отделе о Политбюро. Как они там живут наверху? Как решают вопросы?
На каком языке говорят? Как вы это себе представляете? Художник слушал-слушал наш треп, а потом сел за стол и нарисовал картинку:
— О чем это вы, товарищ? — строго спросил я. — На что это вы, так сказать, намекаете?
— Ни на что! — глядя прямо в глаза, ответил художник. — Я и не слышал, о чем вы там говорили. Это просто шутка такая, про перетягивание каната.
— А кто эти люди? — спросил я.
— Спортсмены! — сказал он. — Не очень хорошие, правда. Видите, как они вросли в землю. Наверное, давно канат перетягивают.
Так я и объяснил начальству. Так оно и было напечатано. С начальством — чем глупее, тем лучше.
И вдруг интеллигенция обрела голос! Это случилось в Чехословакии в 1968 году. Все началось, естественно, с экономического положения, которое нам представлялось таким:
Большой человек — это Советский Союз. А эти, с вилочками. — страны народной демократии. У большого человека — большая рыба. Он большой — ему больше нужно. А на остальных — маленькая рыбка. И скажите спасибо. И тут случилась Чехословакия! И мы уже видели все в таком радужном свете, что поместили такую карикатуру;
Большой нокаутированный боксёр — это кто? Правильно. А маленький? Видите, как вы все теперь легко расшифровываете. Да и в те времена это легко читалось. Правда, не всеми, потому что в ином случае эти картинки никогда бы не увидели света. Я еще раз напоминаю, что все рисунки, которые я сегодня воспроизвожу, были в свое время напечатаны на 16-й странице «Литературной газеты».
Мы тогда думали, что чешская «зараза» непременно перекинется в СССР и мы наконец избавимся от таких руководителей:
…от таких докладчиков…
…от таких «мод».
