3. Моей шапке
Воспета мной моя рубаха —
сложил я гимн про башмаки.
Готов для третьего замаха —
чему же посвятить стихи?
Какую вещь избрать в герои:
пальто ли? Свитер иль пиджак?
Решенье трудное, не скрою,
тут не поступишь абы как.
Я не богач в экипировке,
но все ж и не из голытьбы.
А если взять трусы? Неловко…
Я опасаюсь лакировки
и, грешным делом, похвальбы.
Итак. Решительно отпали
трусы невиданной красы.
Вдруг вспомнил я, что на развале
в Венеции на Гранд Канале
купил шапчонку за гроши.
Чужая голова— потемки,
но не для красочной шапчонки
с помпоном красным, озорным.
Кокетливая, как девчонка,
родной ты стала, как сестренка,
мелькала, словно флаг, на съемках,
когда рождался новый фильм.
Жила ты у меня в кармане,
нам было вместе хорошо…
Лысели оба мы с годами,
но тут тебя я обошел.
Познала ты мои секреты,
и помышленья, и обеты,
что удалось, не удалось.
Мои вопросы и ответы
тебе известны все насквозь.
Ты на башке сидела ловко
с самосознаньем красоты…
А сколь пуста моя головка —
про это знали я да ты.
Меня всегда ты покрывала
в обоих смыслах. В холода,
как верный друг, обогревала,
со мною ты была всегда.
Себя я чувствую моложе,
когда на кумполе — помпон.
А мне твердят со всех сторон:
такое вам носить негоже,
мол, на сатира вы похожи,
а умудрен и убелен.
Но мне солидность не по нраву,
мне райской птицей не бывать,
в стандартную не вдеть оправу…
А может, нечего вдевать!
К свободе дух всегда стремился,
повиновенья не сносил.
Ужель лишь в шапке проявился
бунтарский мой шершавый пыл?!
P.S.
Пора кончать стишки о шмутках,
пора переходить к делам,
забыв о захудалых шутках
и баловстве не по годам.
Ефим Самоварщиков
По моему примеру
Автобиографическое
Однажды в круг электросварщиков
Зашел великий Самоварщиков.
Он стал с народом разговаривать,
И слушала его братва:
— Вы так должны
железо сваривать.
Как я в стихах своих слова.
И вам тогда, друзья-приятели,
В порыве благодарных чувств.
Как мне, поклонятся ваятели
И каждому поставят бюст!
Самокритичное
Друзья, мой вклад в поэзию огромен —
Я звал народы к свету и добру!
Но знают все,
что я в безмерном скромен
И, видимо, от скромности умру.
Все обо мне…
От станции недалеко, в колхозе,
Где я беру нередко молоко,
Подпрыгивали тетки на морозе.
Их разговор был слышен далеко.
О чем они с восторгом говорили?
Возможно,
о грядущем светлом дне
Или о том, каких коров доили.
Но думаю, что больше —
обо мне…
* * *
Писал один еженедельник.
Что Данте мучился без денег.
И мне нередко не хватало
Того презренного металла.
* * *
Повстречалися на лавке
Две букашки, две козявки.
Обоняли сена пук…
Мимо полз навозный жук.
Рассердилися букашки.
Подползли к жуку-бедняжке,
Стали мять ему бока —
Изволтузили жука.
Так они его трепали —
От усталости упали.
А потом, разинув рот,
Поглощали кислород.
Родной пейзаж
Ночь была погожей,
С россыпями звезд.
От рассветной дрожи
Пробудился дрозд.
Квакала букашка,
Дрозд в дуду дудел.
Иностранец Пашка.
В щелочку глядел…
* * *
В моей гостиной, видимо, навек
На гобелене символ жизни вышит:
«Живущий здесь почтенный человек
Книг не читает — он их пишет!»