В это время Окунько-пес, проверяя, не украдена ли его косточка, натыкается на дворнягу. Они сцепились с лаем, хрипом, по всем правилам. Стучать начали сверху, сбоку и даже в окно, хотя квартира на двенадцатом этаже. Кто-то орет: «Да вызовите милицию наконец! Не дом. а псарня!»
Милиция приехала быстро. Когда полуживые Окуньки. растащив собак по углам, рассказали все по порядку, милиционеры начали смеяться. За ними следом захохотали Окуньки, завыли запертые собаки.
Туг ворвался сосед в нижнем белье, босой, в руках топор. Увидев милицию, сразу успокоился.
Когда ему рассказали, что тут произошло, он тоже стал смеяться, уронил топор на ногу и так взвыл, что везде погас свет.
В темноте милиционер сказал:
— Вам еще повезло, что топор упал обухом и на ногу. Один товарищ однажды попал острием по совершенно другому месту.
Сосед перестал стонать и, счастливый, заковылял к себе.
Милиционеры в темноте отловили лишнюю собаку и уволокли за собой. Хлопнула дверь. Окуньки попадали на кровати. Сын тут же захрапел, а родители тихо переговариваются.
— Может, отдать серебряные ложечки, они ведь не наши!
— Раз милиция принесла — значит, наши) — ответил Окунько-муж, прикидывая: сейчас сказать жене, что исчезла ее шубка из каракуля, или пусть выспится перед истерикой?
У двери, свернувшись калачиком, блаженствует дворняга.
Милиционеры в темноте увели из дома пуделя.
На улице пудель упирается, хрипит:
— За что в отделение, менты поганые!
В кустах сидит кот. Увидев, как милиционеры волокут пуделя, радостно потирает лапки, мурлычет:
— Наконец-то милиция занялась настоящим делом!
Дворняга прокралась на кухню и видит открытый холодильник, из которого чем только вкусно не пахнет! Она вытаскивает и жрет все подряд, с ужасом понимая, что утром ее, наверное, убьют.
«Но до утра еще далеко», — рассуждает дворняга, лакая жидкость из упавшей бутылки портвейна.
Выпив и закусив, дворняга чувствует, что если сейчас не споет, то кончится! Набрав воздуха, зажмурившись, она завывает дурным голосом.
Жильцы разом просыпаются и кидаются на стену. Дом падает набок. Дворняга куда-то летит, успевая подумать: «Хорошо, сосиски успела съесть перед смертью! Пудель вернется, а сосисок нету! Тут он и удавится!»
Александр Брюханов
Такая сказка
— Только помните — сказала добрая фея. — лишь часы пробьют двенадцатый раз, как многообещающие кандидаты в депутаты превратятся в алчущих привилегий избранников, их транспорт — в «Мерседесы», их жилища — в особняки, а их обещания — в клочки бумаги, заботливые и хозяйственные кандидаты в мэры тут же превратятся в туповатых городничих, избирательные блоки развалятся, а вы из ищущего лучшей жизни электората превратитесь в постоянно болтающийся под ногами и мешающий всем им народ…
Тотальный контроль
Маршрут автобуса номер тридцать шесть в Отвязово с недавнего времени контролируется тамбовцами, троллейбус пятого маршрута — солнцевскими, трамвай седьмого — кузнецкими…
Набор контролеров в городской транспорт продолжается.
Посмотрите
— Народ, посмотрите на меня. Видите, как я хорошо живу. Выберите меня, и я вас научу как. Будете жить в шикарных особняках, ездить на представительных машинах, ходить на приемы.
— А зачем выбирать-то? ТЫ так научи, а мы посмотрим.
— Могу не успеть без депутатской неприкосновенности.
Главная ценность
Главная ценность — это человек. Деньги, вещи, еда — это все вторично.
Надо, несмотря ни на что, постараться сохранить в себе человека в любых условиях. Как бы жизнь нас ни крутила…
Работы нет? Можно бутылки собирать, банки или картон по помойкам. Милостыню просить в крайнем случае.
Есть нечего? Можно отбросами питаться при казино.
Жить негде? Можно в доме на слом как-то устроиться, в подвале или на чердаке, отогреваясь на вокзалах и в теплых парадных.
Трудно? А кто говорил, что легко будет? Ведь все для того, чтобы противопоставить человеческое начало холодному бездушию…
И пусть бушуют экономический, финансовый и политические кризисы — а мы останемся все такими же, как и прежде.
Блеск в глазах, нетвердая, слегка покачивающаяся походка, заплетающаяся речь и блуждающая улыбка на лице…
Напахали
— Да, напахали, конечно, за эти годы — не разберешься. Воровство, обман, присвоение, стяжательство.
Копнешь поглубже — сам по уши во всем этом перемажешься.
— Ладно, так и быть, всем все прощаем. Старое забудем, начнем с чистого листа. Текущих проблем выше головы, не до прошлых обид и разборок.
— Что? Опять начали воровать? Вместо того чтобы делом заняться, следы заметают? Бумаги подделывают? Свидетелей убирают? Боятся, что разбираться вот-вот начнем? Последнее растаскивают?
— А работать кто будет, хозяйство налаживать? Ладно, последний раз все простим. Пиши указ. Как не на чем? Всю бумагу украли? Этого я уже простить не могу. Придется разбираться!!! Создаем следственную бригаду из суперпрофессионалов, открываем дело по пропаже писчей бумаги. Только на чем показания записывать?
Запоминай указ: «Прощаем все только тому, кто обеспечит нас бумагой…»
Разъяснение
Еще раз повторяем, что налоговая декларация и Декларация прав человека — это не одно и то же.
Илья Бутман
Голод
Виктор Степанович Тихоренко шел к Анне Филипповне Недостазовой с тайной надеждой быть как следует накормленным.
Придя к Анне Филипповне, Тихоренко был приятно поражен непритворной радостью хозяйки по поводу его появления.
Чтобы подфорсировать события, Виктор Степанович даже попытался усилить голодный блеск в своих глазах, что, однако, было понято совершенно неправильно, ибо Недостазова спросила:
— А чего это вы. батенька, кривляетесь?
На что Тихоренко совершенно откровенно признался:
— А я и не кривляюсь вовсе, это у меня голодный блеск в глазах.
Услышав такое, Анна Филипповна покраснела от удовольствия и произнесла:
— А я и не догадывалась, что так сильно вам нравлюсь.
Изумившись глупости собеседницы, Виктор Степанович сказал:
— Я шел к вам, дорогая Анна Филипповна, а по дороге увидел продающиеся пирожки. — И, сделав выверенную из последних сил паузу, добавил: — Они продавались.
— А у нас сейчас все продается, — охотно согласилась с ним Недостазова. — и пресса, и правительство, и Дума.
Тихоренко немного подумал и продолжил свою систему намеков:
— Голодный человек, он, Анна Филипповна, знаете, опасный человек. Вот возьмите меня, представьте, что я сейчас безумно голоден, — ведь в таком состоянии человек готов на все.
Недостазова рассмеялась:
— Слава богу, Виктор Степанович, что вы сыты, а то бы и правда вас нужно было опасаться.
Испуганный процессом абсолютного непонимания со стороны Недостазовой, Ткхоренко заглянул ей в оба глаза и отчеканил: