— Нет, Анна Филипповна, я чрезвычайно голоден.
— Ах-ах, — притворно испугалась, но почему-то придвинулась поближе Недостазова, — это значит, Виктор Степанович, что мне следует вас опасаться, — и Анна Филипповна густо и с явным удовольствием покраснела.
— Дай борща! — резко произнес Тихоренко.
Плотно пообедав. Виктор Степанович сыто рыгнул, закурил и. выразительно взглянув в сторону хозяйки, игриво выговорил:
— А я чего-то, Анна Филипповна, голоден.
Виктор Верижников
Бархатный якорь
— Я хочу купить АОН, — сказала Алла Гаишникова мужу. — Жаль, не знаю, что это такое.
— Обратимся к Далю, — ответил муж и вытащил из шкафа кожано-золотистый том с шелковистой закладкой-тесемкой.
— Ага, вот. «АОНЪ — автоматический определитель телефоннаго номера. Служить для разпознавания номера звонившаго человека…»
Назавтра телефон с АОНом уже стоял у Гаишниковых в квартире. Стоило кому-нибудь позвонить, как на маленьком табло появлялись зеленые прямоугольные цифры — номер звонившего.
— Очень удобно, — заключила Алла, — но этого мало. Ну что можно узнать о человеке по номеру его телефона? Нет ли у них аппаратов поуниверсальнее?
— Есть, — ответили в магазине.
У нового аппарата табло было побольше — размером со среднюю книгу.
…Раздался звонок, и по табло побежали строчки:
«Телефон 682-94-55, абонент — Кастрюлесупов Альберт Агафонович. проживающий по ул. Антиимпериалистическая, д. 1–6, кв. 35-а, уроженец г. Апчихинска Алтайского края, работает марафетчиком в НПО «Полярная зебра», женат, две дочери, не судим, награжден орденом Богдана Хмельницкого II степени…»
— Вот это уже кое-что, — потерла руки Гаишникова. — Но неужели нет еще более совершенного аппарата?
— Могу предложить еще более совершенный, — заявил продавец. — Это предпоследнее слово науки и техники. Думаю, через годик-другой они, может быть, скажут совместно и последнее.
Вот уж это был аппарат так аппарат! Он выдавал сведения об увлечениях и пристрастиях абонента, его родственниках и знакомых, перемещениях по службе и перенесенных болезнях, о долгах, мечтах и изменах, о цвете глаз и ушей, о размерах обуви и головного мозга…
Однажды Гаишникову пришлось задержаться на работе. и он позвонил домой… Вернувшись, он застал жену в слезах.
— Петька, паразит! — всхлипывала Алла. — Что же ты не все о себе рассказываешь? Ты не говорил мне. что год назад подавился осьминогом! А куришь ты, оказывается, не с восемнадцати лет, а с четырех! И зарплата у тебя, выяснилось, на шестьдесят рублей больше! Недавно ты прочел трилогию писателя Иномаркова — романы «В масле», В томате» и «В пути». А мне не дал почитать! Оказывается, твоя любимая эротическая опера — «Бархатный якорь» Травинского! А ты скрывал. А это как понимать: «Любовница — Енотовидова Ирина Михеевна, проживающая: ул. Экстазная, телефон…»
— Но это ошибка! — ошарашенно заявил Гаишников. — И адрес ошибочный, и телефон, и вообще — нету у меня никакой любовницы.
— Да я ей уже звонила, — сообщила Алла. — По этому ошибочному номеру. Она, говорит, от тебя без ума. И только поэтому я тебя прощаю! Вот если бы ты сошелся с бабой, которая тебя не ценит! Но это все не самое главное. Оказывается, ты злоупотребляешь вялеными лещами! А ведь лещ — это куча костей! Забыл про осьминога?! Умоляю, не подавись! А с кем ты злоупотребляешь?
— С Артурычем злоупотребляю, с напарником. Иногда, в обеденный перерыв. Но злоупотребляю в меру и к костям отношусь внимательно, — Гаишникову все не верилось, что гроза прошла стороной…
— Действительно, с Артурычем, — кивнула жена. — АОН так и выдал.
И тут в голову Гаишникову пришла мысль:
— А интересно. Алла, почему в последнее время ты ниоткуда не звонишь домой?
Алла потупилась и отмолчалась.
— И правильно делаешь, что не звонишь, — заключил Гаишников, немного подумав. — А вообще-то, слишком тяжко — все обо всех знать. Кроме того, наш АОН не может определить самое главное: хороший человек звонит или плохой. Давай сдадим его обратно!
И Гаишниковы опять поставили обычный телефон — с диском и дырочками для пальцев. Хороший, в общем-то, аппарат. Только пальцы иногда застревают.
Владимир Вестер
Диктатура
Мы с другом все умеем делать.
О нас говорят: «Мастера!» Судите сами: нужно кому мебель лаком покрыть, стекло в подъезде вставить, свидетеля убрать, министра подкупить, выборы выиграть или У табуретки ноги укоротить — все мы.
Прихожу, например:
— Ну, а где табуретка?
— Да вот же, — говорят. — Вот! На самое видное место поставили.
— А ноги?
— Какие ноги?
— От табуретки.
— Да вот же они, — говорят. — Вот! Где табуретка, там и ноги.
— Ага! — говорю. — Укорачиваю.
Впрочем, мебель — это ерунда. За это мы просто деньги берем. А что касается духовных проблем и проблем самой жизни, то тут посложнее. 1\т просто так ничего не возьмешь. Вот живет в семье родственник. Добротный мужчина детородного возраста. И вдруг в городе кое-что съел. Да еще так, что ни один госпиталь не берет. Даже за деньги. Короче, удар. Вирус английского бешенства. Прихожу и говорю:
— Ну и где же ваш родственник?
— Да вот, — говорят. — Вот! На самую середину положили, чтобы виднее было.
— Ага! — говорю. — Оживляю!
Впрочем, жизнь чужого родственника — тоже ерунда. За это мы просто больше берем, чем в случае с табуреткой. А если нужно, скажем, президентские выборы выиграть или какую-либо личную диктатуру в стране установить, то у нас с ним работки прибавляется.
Вот, скажем, последний год перед началом нового тысячелетия. Друга в Кремль вызывают. Он приходит и говорит:
— Ну и где устанавливать?
— В стране, — говорят.
— А где же страна?
— Да вот, вы в самой ее середине.
— Aral — говорит. — Сейчас установим.
И вызывает, понятно, меня. И я… Нет, я не прихожу. Я где-то мебель лаком покрываю и чьих-то родственников с того света достаю. А диктатура — его дело. С этим один справится. Тем более что свергать потом — это уж мне!
Виктор Гастелло
Меценат
Агафон Букин смотрел, как за окном, медленно кружась, падали снежинки, и легкая грусть туманила голову. Вот и еще один год на исходе. Поневоле вспоминаешь, что было и прошло, и думаешь о том, что будет.
Любимая мама уже год как жила за границей в Швейцарии, часто звонила или присылала надушенные письма с красивыми видами Женевского озера. Она еще до конца не верила в перестройку и торжество демократии. «Сын, остановись», — писала она Агафону, вспоминая антиобщественную судьбу Букина-старшего. На всякий случай Агафон досконально изучил любимую настольную книгу отца — Уголовный кодекс. Что помогало ему в редкие свободные минуты принимать участие в увлекательной телевизионной викторине.
При появлении на экране крупного бизнесмена или банкира, которых он знал не понаслышке, Агафон с увлечением отыскивал статью Уголовного кодекса и определял срок.