— Я смотрел так на Надю только потому, — он сделал драматическую паузу, и Михеевой захотелось отправить ему в голову что-нибудь тяжёлое, благо в руке Вася держала лишь шарики. Ими в любом случае серьезных увечий не нанесёшь, — что я осознал, что больше не чувствую к ней ни любви, ни страсти, ни тоски. Я восхищался не ею, а своей свободой. Свободой от женщины, которая выбрала другого. Я больше года по ней страдал и уже привык к мысли, что от этих чувств уже никогда не избавлюсь. А вчера понял, что всё… Нет ничего. Пустота. Ты даже не представляешь, какой груз упал с моих плеч в этот момент…
— Э-э-э-э… — после столь прочувственной речи у Васи случился речевой коллапс. Мыслей в голове было столь много, что она не могла выбрать какую-то одну и произнести нечто осознанное. Михеева при всей своей неуёмной фантазии не ожидала, что Мигель скажет нечто подобное. Так что это стало неожиданностью, которая требовала осмысления. Вот только времени у неё и не было в запасе. Судя по настрою, Кальво решил довести дело до логического итога.
— Я всё ждал и ждал, когда же привычная тоска нахлынет, но её не было. Совершенно ничего. Лишь тёплое чувство, когда встречаешь хорошего знакомого, — Мигель не придал большого значения замешательству Васи и продолжил исповедь. — Уже после того, как ты убежала, Костюк подробно расписал, как всё это выглядело со стороны. Я пытался тебе всё объяснить, а ты слушать не хотела. Никогда! Слышишь, никогда так не делай! Если будешь зла, ругайся… Можешь даже ударить меня, но не убегай!
Он подошёл к Василисе совсем близко, положил руки на плечи и несколько раз встряхнул так, что у неё клацнули зубы.
— Не смей меня никогда бросать! — это он уже практически прокричал ей в лицо, а Василиса вместо того, чтобы разозлиться, улыбнулась и немного устыдилась. Умудрилась же довести его до подобного состояния. С одной стороны, было жалко Мигеля, а с другой, по-женски приятно. И если до этого момента Василиса и сомневалась в его чувствах, то сейчас видела их кристально ясно. Они проглядывали через отчаяние и страх, что засели в прекрасных шоколадных глазах. Кальво может их и сам не осознал, зато их увидела и приняла Михеева.
— Мишенька, не кричи, — мягко произнесла она, погладив его по колючей щеке. Она где-то читала, что Мигель является испанским эквивалентом имени Михаил, и если раньше Вася считала не допустимым использовать русскую версию его имени, то теперь почему-то захотелось использовать его. — Я всё осознала и полностью прониклась своей виной. Больше так не поступлю. Правда-правда!
Кальво на миг закрыл глаза, немного отдышался, а когда снова раскрыл, то чёрные очи были наполнены решимостью.
— Конечно, ты так больше не поступишь, потому что выйдешь за меня за замуж и родишь ребёнка, чтобы у тебя больше не имелось времени чудить и сбегать от меня! — вот таким не самым романтичным образом Мигель Кальво сделал предложение руки и сердца русской красавице Василисе.
Предполагаемая невеста лишь от удивления округлила губки и растерянно хлопнула глазами.
— Мигель, а ты не думаешь, что сначала нужно сделать что-то другое, прежде чем в ультимативной форме звать замуж? — принимать предложение она не торопилась. Для начала хотела услышать три заветных слова из его уст.
— Что? — Кальво нахмурился, явно пытаясь вспомнить, что именно забыл. — Если ты о кольце, то сейчас же пойдем и выберем самое дорогое…
Михеева закатила глаза к небу. Иногда мужчины такие глупые!
— Я не про кольцо! — воскликнула Василиса. — Ты собираешься признаваться мне в любви?
— Люблю, — без раздумий выдал Мигель, притянул её к себе и стал целовать в первые попавшиеся места - губы, нос, щеки, глаза, — безумно люблю! Обожаю. Жить без тебя не могу… Выходи за меня, Василёк! Обещаю ты никогда не пожалеешь о своём выборе!
— Куда же я о тебя денусь теперь, — вздохнула Вася, чувствуя себя самой счастливой женщиной на земле, — люблю же…
Договорить ей не дали. Мигель поцеловал её так страстно, что Василиса забыла обо всём на свете, растворяясь в любви своего мужчины.
Из ослабевших пальцев выскользнули тридцать разноцветных шариков и взмыли в небеса!
— Поехали домой, — предложил Мигель, когда их губы стали уже болеть от поцелуев.