этом, я так и слышу, как он произносит очередную десятиминутную лекцию об участи человека, продающегося истеблишменту, ну да и пусть его, архитектура здесь хорошая, здания красивы (тот же Св. Филип, построенный, как сказал мне Филип, в 1715-м и ставший первым в городе образцом архитектуры итальянского стиля, его спроектировал человек по имени Томас Арчер, и храм этот был самым маленьким в Англии кафедральным собором, как величаво выглядел он тогда, в восемнадцатом веке, гордо возвышаясь на холме, с которого открывался широкий вид на всю Колмор-роу, называвшуюся в ту пору Нью-Холл-лейн и шедшую к огромному особняку, к Нью-Холлу, тогда-то богатые строительные подрядчики и фабриканты и принялись строить себе дома вокруг нового церковного кладбища, и улица, которая именуется теперь Темпл-роу, в те дни она называлась Тори-роу — вот и подарок тебе, Дуг, хватай его и беги! — стала приобретать свой нынешний вид, а по другую сторону площади, лишь несколькими годами позже, построили благотворительную школу «Синяя Куртка», чтобы учить в ней беднейших детей города, тех, кому не по карману «Кинг-Уильямс», да, это тоже красивое здание, памятник просвещенному духу людей, соорудивших его, вообще на наш город столетиями снисходило благословение в виде доброжелательных, предприимчивых и исполненных сострадания правителей, взять хотя бы семью Кэдбери, в начале этого века построившую для своих рабочих целый поселок, Борнвилл, так он называется, семья позаботилась даже о том, чтобы каждый из них получил достойный земельный надел, растил фруктовые деревья и проводил досуг в саду, вместо того чтобы таскаться по пабам, — Кэдбери были трезвенниками и даже сейчас, семьдесят лет спустя, во всем Борнвилле, сказал мне Филип, не отыщешь ни единого паба, однако я все стараюсь отвлечься, пора бы забыть о местной истории и возвратиться к моей неприятной теме), так вот, после недельной примерно подготовки было объявлено, что я становлюсь полноправным сотрудником отдела кредитования, и теперь я, вместо того чтобы общаться через кассовое окошко с местными жителями, сижу вместе с Мартином и Гилом, моими новыми коллегами и друзьями, в прекрасно освещенном, двусветном офисе — кстати, хорошо, что вспомнил, я же обещал Мартину быть к двум, пора бы уже и идти, однако в пабе вновь появился Сэм, так что невредно будет пропустить на скорую руку еще полпинты, — и мы каждый день получаем со всего города прошения, небольшие компании присылают нам свои бизнес-планы и просят о ссудах, самых разных, от одной до пятидесяти тысяч фунтов, которые помогли бы им расширить дело, закупить новое оборудование или помещения, и кажется нелепым, не правда ли, что банк — всего лишь по той причине, что меня поджидает местечко в Оксфорде, — поручил мне принимать такие решения, ведь я по математике даже экзамен повышенного уровня не сдавал, да и экономикой никогда не интересовался, и тем не менее я что ни день разбираю дела этих людей, изображаю Господа Бога, определяющего участь их надежд и стремлений, и хоть я знаю, что работу свою исполняю честно, банк неизменно ждет от меня строгости, ему не нравится отдавать деньги без уверенности, что они принесут прибыль, и потому мы обычно заворачиваем два прошения из трех, так вот, на прошлой неделе Гил вручил мне толстую папку, присланную из отделения в Хэндсуорте, и сказал: «Давай, Бен, это по твоей части», а в папке лежали бумаги магазина, торгующего рыбой с жареной картошкой и решившего поставить у себя несколько столов и стульев, оборудовав что-то вроде ресторанчика, господи, им и требовалась-то всего пара тысяч фунтов, однако концы с концами у них не сходились, создавалось впечатление, что дело их еле дышит, они уже перебрали за последние полтора года предельные банковские кредиты, все было ясно, и я сказал «нет» и просто пришлепнул их папку большой красной печатью, а в следующую субботу выяснилось, что как раз в том магазинчике Стив и работает, и если бы планы его хозяев осуществились, ему прибавили бы зарплату, не намного, смею сказать, но для него и это кое-что да значило бы, так что, сами видите, я просто ухитрился воздвигнуть еще одно препятствие на его пути, даже не сознавая этого, о — черт черт черт! — я ужасный, ужасный человек, как, несомненно, сказала бы Сисили, правда, она, как я заметил, больше этого не говорит, она исцелилась, исцелилась от неуверенности в себе, это моих рук дело, я вправе от всей души и в полной мере поздравить себя с этим, все-таки я хоть чего-то достиг, уже достиг чего-то за мою недолгую жизнь, сделал другого человека счастливым, и выяснилось, что это самое легкое дело на свете, мне только и нужно было следовать острейшему из моих желаний, сильнейшему из инстинктов, и смотрите, куда это меня привело под конец, в спальню моего младшего брата, в кровать моего младшего брата, в которой мы с Сисили этим утром любили друг дружку, да, вот они мы, сейчас, наконец-то, мы здесь, моя прелестная голая Сисили забирается на меня, я ощущаю, как чудесные, нежные, гибкие мышцы ее межножья сжимают меня, она взлетает и падает, взлетает и падает, наши рты сливаются, все сильнее, сильнее, пока, да, вот оно, сбылось! это сбылось сегодня! мы с Сисили искали Райское Место и отыскали его вместе и, отыскав, обнаружили, что оно наполнено смехом, не елезами, какие там слезы, и мы замерли, замерли и притихли на горячий, на бесконечный миг, а после повалились на кровать и катались по ней, обнимая друг дружку и смеясь! о, мы смеялись так, точно никогда уж не сможем остановиться, все наши страхи наконец-то ушли, ушло неверие, страстная жажда, тоска друг по другу, и осталось только веселье, все представлялось нам безумно смешным, хоть то, например, что мы впервые проделали это в постели моего младшего брата, да еще и в день выборов, ну да! сегодня же всеобщие выборы, решается судьба моей страны, и это тоже безумно смешно, — да, я отказываюсь, отныне и навек, волноваться о чем бы то ни было, принимать что бы то ни было к сердцу, с меня довольно, мы все уж слишком много печалились и слишком долгое время, отныне ничто не пойдет больше к худшему — ни для меня, ни для Сисили, ни для Лоис, ни для кого, все это шутка, все — огромная, великолепная шутка, подобно той песне, которую я столько лет проносил в голове: