— Мне? Не думаю… — Ульяна открыла дверь. — Вот это и есть моя студия. Проходи.
Ничего необычного для себя Маняша в этой самой большой во всей квартире комнате увидеть и не надеялась — никаких изысков, серые стены, несколько мольбертов, куча красок, кисточек и прочего инвентаря и, конечно, картины. Некоторые полотна стояли в рамках у стен, некоторые на подставках. Тут же, прямо на полу, валялись огромные листы с этюдами.
Однажды Маняша уже посещала студию художника — знакомого тети Кати. Там было точно так же, как здесь, — развал, который знатоки именуют художественным беспорядком. Только тети-Катин знакомый малевал голых дамочек. У него на момент их визита толпилось по меньшей мере пять плохо прикрытых натурщиц, которых он всех гуртом и рисовал. Тетя Катя потом плевалась и называла этого своего знакомого «старым развратником».
В Ульяниной мастерской никаких девиц не наблюдалось — только полотна. Картины у нее и в самом деле были мрачноватые, если не сказать больше. В общем, по сравнению с ее сюжетами творения Босха выглядели иллюстрациями к сборнику детских считалочек. На Ульяниных картинах в основном были изображены какие-то полусгнившие тела, из которых выползали наружу всяческие представители самых вычурных ночных кошмаров какого-нибудь шизофреника. Словом, неприятное зрелище.
— И что ты обо всем этом думаешь? — вопросила художница.
— Жуть, — откровенно призналась Маняша.
— Неплохо, — хмыкнула Ульяна. — А это?
Тут она откинула полог с одного мольберта, и Маняшиным глазам открылся очередной шедевр «детского творчества» — театральная маска, из глазниц и ротового отверстия которой кучей валились дождевые черви.
— Театр ты тоже не любишь, так? — Зрелище было на редкость омерзительное.
— Театр — сосредоточение лжи, — уверенно заявила Ульяна. — Актеры — самые отвратительные лжецы на свете.
— Да ведь никто и не ходит в театр, чтобы узнать сводку текущих новостей, — пожала плечами Маняша. — Это искусство. Душевные переживания, внутренний мир…
— Люди и так постоянно врут и выкручиваются, скрывают правду даже от себя. А в театре эту человеческую ложь еще и лживо изображают на сцене. Одно на другое наслаивается. От такого пирога меня просто выворачивает.
Маняше надоело ее сумрачное брюзжание. От темного эпоса отчаянно потянуло на свежий воздух. Она отвела взгляд от картины и… застыла, едва сдержавшись, чтобы не вскрикнуть. На большом листе, валяющемся прямо у нее под ногами, она увидала знакомое лицо, искаженное страхом и болью. На шею этого человека была накинута петля. Понятно, что его душили. Ошибки быть не могло — Ульяна нарисовала именно убитого недавно физика и, видимо, в последние секунды его жизни.
— А это? — с трудом выдавила из себя Маняща. — Это откуда?
— Ну… — Ульяна почему-то сконфузилась, что было странно, поскольку она редко смущалась. Попросту говоря, Маняша вообще впервые видела ее в таком состоянии. — Это этюд… Хотела написать картину человека при смерти. Потом передумала.
— А почему физика?
— Почему, почему… — совсем вышла из себя Ульяна. — Потому что на злобу дня.
— Но это так живо написано, будто бы ты видела…
— Ох! — скривилась художница, потом нагнулась, подобрала лист и отшвырнула его к стене. — Я просто представила себе, как должно выглядеть лицо физика в момент его гибели, вот и все.
— А тебе его не жалко? — спросила Маняша, потому что впервые за все время ей самой стало по-настоящему жаль этого противного мужика, от которого, кроме неприятностей, она в жизни ничего не получала. Теперь она вдруг поняла, что он был человеком, неважно каким, но он испытывал муки и страх, а потом его убили.
— А ты аж вся побелела, — усмехнулась Ульяна. — Все-таки ты куколка, как ни крути. Неужели тебе никогда раньше не приходило в голову, что человек не желает умирать?
— Я не в этом смысле… — к горлу Маняши подступил ком.
— Только не разрыдайся тут, — совсем развеселилась хозяйка. — Вы же сами заговаривали его на смерть. Пашка с такой силой вогнал в куклу нож!
— Я вот давно у тебя спросить хотела, ты-то как в подвале очутилась? — Маняша с трудом удерживалась, чтобы внутренняя лихорадка не перешла в истерическую дрожь, при которой все тело сотрясают судороги.
— Я? Помню с трудом. Мы накурились шмали, ну и пошли. Не знаю, кто предложил, да и какая разница. В тот момент мне это показалось забавным действием. В вашем сборище было что-то языческое. Хотела даже написать это, но ничего не получилось. Вдохновение ушло.
— А… — неопределенно протянула Маняша. — Ну и хорошо.
Честно говоря, она обрадовалась, что Ульяну покинуло вдохновение и художница не стала изображать сцену в подвале, потому что очень неприятно увидеть, как из твоих друзей, да и из тебя самой выползают какие-нибудь гады, даже если ты точно знаешь, что это всего-навсего картина.
Глава 10
Торговый зал магазина был почти пуст, в лабиринте стеллажей с обоями стояло человека два, да еще трое лениво прохаживались вдоль выставленных экземпляров кафельной плитки. Начало зимы. Кто сейчас думает о ремонте? Не сезон. Варвара медленно обошла зал по периметру. Скучно. До закрытия еще два часа. Она могла бы пойти домой, приготовить ужин, а потом успеть на заседание «Клуба разбитых сердец», интерес к которому еще не угас. Все-таки какое-никакое, а развлечение. Но если она сбежит, вслед за ней место работы покинет и бухгалтер — Алексей Птицын, которому очень не хочется доделывать отчет для налоговой инспекции. А это уже серьезно. Так что нужно тут не только выполнять директорские обязанности, еще и служить цербером, дабы дело по халатности не завалилось.
В кабинет, который она из-за нехватки помещений делила с означенным несерьезным бухгалтером, идти тоже не хотелось. Там сидит еще и главный менеджер Петя, который вернулся с переговоров, вяло перебирает договора с поставщиками, пьет кофе и прохаживается шуточками по расшатанным нервам Птицына. Его это забавляет, а бухгалтера — нет. Леше хочется смотаться с работы: он симпатичный, и у него как минимум три девушки в ожидании. А Петьке идти некуда, только домой, где жена и трехлетний сын — словом, скука смертная. Он с работы не торопится. И выгнать его нельзя, чтобы не мешал, — человек при деле: бумаги перебирает, кофе опять же пьет. Плохо только то, что Варваре из-за всего этого приходиться болтаться по торговому залу.
— Девушка!
Она слишком резко обернулась на голос:
«Что, у него глаз нет? Девушка!»
Долговязый тип с водянистыми глазами тупо созерцал рулон обоев в фосфоресцирующих звездочках, предназначенных явно для оклейки потолка в детской. На Варвару он не глядел, обратился так, как обращаются к продавщицам, которые все сплошь молоденькие и длинноногие.
«Отрадно! — подумала про себя она. — Значит, пока еще ого-го! Боковым зрением можно спутать с девушкой!»
Она посмотрела на посетителя с нежным выжиданием.
— А ванна «джакузи» у вас есть?
— Нет, это магазин отделочных материалов.
— Понятно, — качнул головой долговязый, — а простая ванна, но голубого, цвета?
— Может, вы не поняли? — ласково улыбнулась его профилю Варвара. — Мы не торгуем сантехникой.
— Понятно. Ну а унитазы-то хоть у вас есть?
— Нет.
— А почему?
— Петр, — громко крикнула она, теряя терпение, — твой клиент!
Только Петр мог объяснить, почему в магазине отделочных материалов не продают унитазы. И это у него неплохо получалось. Получалось даже лучше, чем заключать договора с поставщиками. Так что пусть развлекается, а то доведет же несчастного Птицына до приступа необузданной злости.
Передав покупателя в надежные руки, Варвара двинулась дальше.
— Пора бы обновить ассортимент…
Она резко повернулась, собираясь ответить на необоснованную критику.
«Какие же мужики бывают зануды! Не нравится тебе магазин — иди в другой. Нет! Ему еще и замечание нужно сделать!»
Посетитель, позволивший себе вопиющую бестактность, был не в ее вкусе. В общем, из разряда самых типичных представителей мужского пола среднего возраста, которые таскаются по улице косяками и составляют собой толпу прохожих.