Моя фраза даже немного развеселила его.
– Во-первых, друг мой, я не священник. И я не праведник в том смысле, в котором тебе это преподносит церковь. Церковь – это воплощение абсолютного противоречия. Она в себе сочетает полную свободу и полное порабощение.
– Не понимаю. Я думал, что ты набожный человек, который… – начинаю я невнятно мямлить.
– При чем тут Бог? – резко перебивает меня Павел, у него вырывается сдержанный смешок, полный презрения. – Бог дарует нам спасение души и может помочь в самые трудные минуты. Церковь – всего лишь элемент светского правосудия, которое прикрывается божественной идеей. Ни для кого не секрет, что она была создана для управления массами и всегда была лишь элементом этой порочной системы.
– То есть, ты хочешь сказать, что считаешь правосудие злом?
– Этого я не говорил. Зачастую оно оказывает позитивное влияние на общество… Как ты не понимаешь? Церковь – святилище для государства. Если общество погрязло в пороках, то и церковь грешна. Вместо того, чтобы направить людей на праведный путь, она карает их. Но и это не все. Я мог бы такой сценарий понять и даже принять. Но она слишком противоречива. Возьмем, например, алтарь. Церковь должна быть открыта для всех людей. При этом простым смертным, кроме отдельных исключений, запрещается туда заходить. Священники как бы отделяют себя от остальных, говоря, что вот мы имеем право, потому что мы ближе к Богу. А вечером эти же священники предаются таким грехам, о которых даже ты не можешь помыслить. Я говорю то, что знаю наверняка. Зачем они врут? У церкви иная задача. Ее цель – поломать личность. Бог наградил нас желанием бороться, хотеть, побеждать. Сильные личности не нужны тем, кто на вершине. С помощью церкви они ломают нас, коверкают наше сознание. Создают с детства бесконечные запреты. И постоянные противоречия… – внезапно он ударил по рулю, стиснув зубы. По нему видно, что он невероятно зол. Взгляд его стал сосредоточен. Он нажал на педаль газа, отчего автомобиль взревел и резко рванул вперед. Через встречную полосу он обогнал впереди едущую машину, лишь чудом предотвратив столкновение на встречной полосе. Его это как будто бы совсем не испугало. Мне же стало очень страшно, я вжался в сиденье, левой рукой уперся в торпеду, а правой схватился за дверную ручку. Паша продолжал говорить:
– Церковь ломает души, делая их слабыми и беззащитными. Но зато типа покорными и безгрешными. Тьфу! Что такое грех, по их мнению? Я скажу. То, что они запретили. А почему тогда так меняются их запреты с течением времени? Неужели Бог так непостоянен? Меняются нравы, и церковь меняется, да? Так вот, нет! Бог, каким Он был, таким и остается. Просто его неправильно интерпретируют. Он дал нам пороки, и он хочет, чтобы человек жил, а не влачил жалкое существование, пытаясь оправдаться перед церковью, которая нагло посмела взять Его имя и использовать в своих предательских грязных целях. Так и не сумела сделать все гладко, а только засрала мир пародией на истинную веру, которую человек должен постичь.
Мне вдруг показалось, что Паша говорит все это не мне, а просто проговаривает вслух то, что у него накопилось в душе за долгие годы.
– Они не помогут тебе сейчас, когда ты подавлен. Напротив, они втопчут тебя в грязь, и ты уже никогда не сможешь подняться. А все потому, что они имеют власть и хотят ею пользоваться, получать еще больше власти. Обычный священник пытается тешить свое эго, давая несчастным людям бестолковые советы. Он понимает, чтобы он ни сказал, он будет все равно прав, так как несет якобы слово Божье. Нет, Сережа, это не так! Они должны говорить то, что прочитали в книгах, то, что им положено говорить, а не то, что хотел бы открыть Бог ищущему. Священники давно закрыли свои души для истинного Бога. Они не могут признать, что Бога может обрести каждый, просто открыв Ему свое сердце. Если так, то зачем нужна церковь? Вот они и лгут при поддержке антибожественной светской власти, – он сделал паузу. Затем многозначительно выдохнул и перешел на шепот:
– А я познал истинного Бога. Он живет здесь, – он показал указательным пальцем правой руки на свою грудь, на то место, где расположено сердце. Губы его немного растянулись. Можно было подумать, что он блаженно улыбается. – И я за истинную справедливость. Сейчас они для тебя – не правосудие. Палач недолго думает, замахиваясь секирой. И они думать не будут, когда заполучат твою голову, – заканчивает он говорить. В воздухе повисает гнетущая тишина. Даже мотор, как назло, свой привычный рык поменял на тихое спокойное бурчание. Наверное, он ждет, что я должен с ним согласиться. Поблагодарить его за милосердие и участие. Но, во-первых, я не понимаю, что он планирует делать, и как хочет помочь мне. Во-вторых, я давно уже не задумывался на тему существования Бога и, как ни странно, не знаю, верю я в Него или нет. Я уверен, что-то существует за гранью физики. Это больше, чем просто материя. Какая сейчас разница, во что я действительно верю. Мне нужно что-то сказать. Молчание становится невыносимым: