— Дуглас?
— Я тебе помешал?
— Нет… Совсем нет… Я просто разбиралась тут…
— Ничего, что я зашел?
— Я рада тебя видеть.
Эти слова согревают меня, и я начинаю расслабляться.
— Ну что ж. Я тоже рад тебя видеть.
Я сажусь на один из столов. Бетти остается стоять, и ее попка оказывается как раз на уровне моих глаз, примерно в шести дюймах от меня. К моему ужасу, я просто не могу отвести от нее глаз.
Я пытаюсь сохранить ясность разума. В любой момент все может выйти из-под контроля. Меня бьет дрожь, «как будто кто-то ходит по моей могиле».
— Все очень плохо, Бетти. Мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. Я не могу понять, что происходит.
— За нами охотятся, Дуглас. Я знаю.
— От Тони до сих пор нет вестей?
— Никаких. Он не отвечает на мои звонки, и его никогда нет на месте… Я ничего о нем не знаю. И что вдруг его понесло в Чикаго?
Я смотрю на стол и обнаруживаю, что на деревянной столешнице кто-то вырезал: «Убийственный рэп убивает музыку!»
— Я люблю клуб, Дуглас…
— Да. Я тоже люблю клуб…
Бетти выглядит такой испуганной и уязвимой, что мне хочется обнять ее. Но вместо этого я сую руку в карман куртки.
— Послушай… я… мне кажется, я знаю, зачем Тони приезжал в Чикаго…
— Правда?
— Да… Правда, тебе это вряд ли понравится.
— Я и так чувствую себя довольно паршиво, так что какая разница?
— Это высшая лига паршивости. Бетти вздыхает и смотрит вдаль.
— Кто портит все хорошее в этой жизни? Члены клуба.
— Может быть, лучше подождать… Сейчас неудачный момент. Я могу показать тебе в другой раз.
— Что показать?
— Это. — Не успев ничего сообразить, я вытаскиваю из кармана фотографию. И передаю ее в руки Бетти, совершенно не думая, что делаю. Она так шокирована тем, что видит на фотографии, что несколько секунд стоит неподвижно, потом вытаскивает сигареты и закуривает. И это несмотря на плакат «У НАС НЕ КУРЯТ», прикрепленный к стене у самой головы Бетти.
— О боже… Нет…
— Когда ты позвонила, я вдруг подумал: Берт живет в Чикаго и…
— Откуда ты это знал?
— Э… э… он сказал мне это однажды. Он приглашал меня порыбачить на свой плавучий дом. — Я чувствую, что краснею, но надеюсь, что Бетти на это купится. Она смотрит на фотографию и на несколько мгновений снова впадает в шок.
— Бог мой…
— Я написал это, чтобы отдать тебе вместе с фотографией… — я протягиваю ей написанное мною письмо. На самом деле я протягиваю ей все три письма, и она выглядит смущенной, не зная, какое письмо прочесть первым. Я осознаю свою ошибку, быстро забираю письма назад и выбираю для нее правильное.
— Да, вот оно. Вот это. Я написал его тебе.
Бетти читает письмо, и по ее виду мне кажется, что она вот-вот упадет в обморок. Я пододвигаю к ней стул, и она тяжело опускается на него. Она вяло держит письмо и фотографию и оглядывается в тоске, словно спрашивает, чем она такое заслужила. Полдюжины убийств, ясное дело, не считаются.
— Я бы сказал, довольно информативно. Ты не находишь? — Я изо всех сил стараюсь не давить на нее, но, боюсь, мне просто необходимо, чтобы она уловила суть.
— У меня возникла версия, что, когда Тони сказал тебе, что чует крысу, он, скорее всего, чуял себя самого. Так что однажды ночью я проследил за ним, прихватив с собой фотоаппарат и специальную пленку для ночной съемки. Это было воззрение.
— Прозрение.
— Что?
— У тебя было прозрение. Воззрение — это совсем другое, — голос у Бетти слабый, озабоченный. Дым насмешливо клубится вокруг таблички «У НАС НЕ КУРЯТ».
— Ну, как бы то ни было, моего зрения хватило, чтобы сделать эти снимки.
— Почему он это делает, Дуглас? Почему Тони убивает членов клуба? Я думала, он любит клуб.
Это было очень правильное замечание, и ответа на ее вопрос у меня не было. Я попытался купить себе немного времени, притворившись, что глубоко задумался.
— М-м-м… ну… я думаю, тут сразу несколько причин. Прежде всего, ему просто нравится убивать людей; и, если говорить честно, у Тони ведь нет никаких особых предпочтений — он просто убивает тех, кто его раздражает.
— Но в конце концов у него не останется клуба. Не будет никого, кроме него.
— Говорят, творческие люди и есть главные разрушители.
— Тони никакой не творческий человек. Он с трудом читает, Дуглас. Покажи ему произведение искусства, и он попытается его съесть. — Бетти смотрит на меня с легким неодобрением.
— Тогда какая теория у тебя? — я решаю перебросить мяч Бетти. — Как ты думаешь, почему он это делает? Ты же столько книг прочла…
Бетти задумывается, она все еще в шоке от фотографий.
— Ума не приложу. Правда. Это не тот брат, которого я знала.
— Наполовину знала — ты ведь не забыла, что он тебе только наполовину брат?
Бетти на это не отвечает, и очень зря, ведь это такая чудесная игра слов. Я смотрю на фотографии, пожимаю плечами и горестно охаю.
— А бедняга Берт-то? Нравился мне этот парень. С ним было чертовски весело.
— Мне тоже.
Так я и знал! Ребята, как же я рад, что этот сутулый уродец наконец подох.
— Он заставлял меня смеяться… Я… я мало знаю мужчин, которым это удается.
— Значит… значит, ты любишь смеяться?
— А кто не любит? — Это она говорит очень устало, и я быстро вступаюсь, готовый поднять ей настроение.
— Слушай, а ты когда-нибудь слышала анекдот про человека, которого стукнули по голове мячом для гольфа? То есть про того, кто стукнул мяч для гольфа головой? Слышала? Он бы тебе понравился…
— Честно говоря, я сейчас как-то не в настроении, Дуглас.
Я ободряюще улыбаюсь Бетти.
— Эта шутка всем нравится. Так вот, один парень ударил по мячу, но мяч не полетел в ямку. Он вылетел на дорогу и пробил ветровое стекло автобуса. Автобус потерял управление, выехал на перекресток, произошли страшные разрушения. Гольфист — тот парень, который ударил по мячу — наконец находит свой мяч в ухе у мертвого водителя автобуса, и он поворачивается к мальчику с клюшками и говорит: «Боже мой… что мне теперь делать? Бог мой!» — Я улыбаюсь во весь рот, блестяще доказывая, что могу рассмешить Бетти ничуть не хуже Берта.
Но Бетти, кажется, не слушает. Она уплыла куда-то далеко, смотрит в проход, позволяет своим мыслям смешиваться с написанными в книгах словами, позволяя им путаться, пока они полностью не теряют свое значение. Я знаю, что должен отвлечь ее от этой ужасной душевной пытки. Я несколько раз подталкиваю ее локтем.
изо всех сил стараясь отвлечь от мыслей о сводном брате.
— И тогда мальчишка — ты просто умрешь, Бетти, точно тебе говорю, умрешь, — мальчишка обдумывает ситуацию, смотрит на игрока в гольф и говорит: «Для этого удара вам понадобится восьмая клюшка».
Я смеюсь, хлопаю себя по бедрам, но потом замечаю, что Бетти все равно выглядит отстраненной и измученной. Да уж, она точно не в себе — все, кому я рассказывал эту историю, просто со смеху помирали.
— Нам придется убить его, Дуглас… — Произнося эти слова, Бетти, кажется, вовсе не шевелит губами.
Я молчу несколько мгновений.
— Тони? —Да.
— Это дельце не из легких. Не лучше ли будет просто смыться?
— Мы могли бы… — Мне нравится, как она говорит «мы». — Но это нечестно по отношению к другим.
— Давай их тоже пригласим.
Бетти снова смотрит на фотографии — и вяло пожимает плечами.
— Я не могу поверить, что это произошло. Я использую свой шанс и склоняюсь к Бетти.
Моя рука обвивается вокруг ее талии. Она не сопротивляется, а если говорить честно, даже наклоняется ко мне, и мы стоим добрых десять минут, прижавшись друг к другу, пока не появляется какой-то белокурый человек, который спрашивает, где раздел книг о собаках. Только увидев фотографии обезглавливания Берта, он понимает, что обратился не к тем людям.
Первоначально я собираюсь добраться до дома из библиотеки бегом, так как чувствую, что мне не помешает как следует проветриться. Но, выйдя на улицу, обнаруживаю, что слаб, как котенок, и едва в состоянии устоять на ногах. Я словно попадаю в глаз бури, мир вращается вокруг меня. Кажется, из моих легких высосали весь воздух. Я останавливаю такси и быстро опускаю окна, не обращая внимания на то, что внутрь попадает дождь. Не знаю, сколько времени я сидел, обняв Бетти за талию и глядя в никуда, но сейчас на улице совсем темно.