Я выхожу из спальни, нахожу маленькую, но стильную кухню, в которой уже поднимается пар из кастрюльки модного дизайна, рядом лежат два пакетика травяного чая и несколько кусочков хлеба. Все это признаки жизни, но будь я проклят, если в доме кто-нибудь есть.
Я проверяю кладовку, ванную и гостевую спальню, но и там никого нет. Джеймса нигде не видно. Я смотрю на свинцовую трубу, которую все еще сжимаю в руке, и чувствую себя ужасно глупо. Входя в гостиную, я теряюсь в догадках относительно того, куда и каким образом пропал Джеймс. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я вижу банки с васильковой краской, стоящие на ступеньках приставной лестницы. На подносе лежит малярный валик, и, включив бра, я вижу, что Джеймс уже проделал огромную работу. Я могу вырвать листок из его книги и оформить мой дом точно так же. На белых простынях, прикрывающих мебель, осталось несколько голубых пятен, а подняв голову я вижу на потолке, там, где работал Джеймс, красное пятно. Я собираюсь уходить, все это — пустая трата времени… Внезапно я останавливаюсь. Быстро оглядываюсь на красное пятно, смотрю, как красная капля падает на простыню. Я подхожу ближе, склоняюсь над этой красной каплей и мгновенно понимаю, на что я смотрю.
Я дико оглядываюсь, сердце колотится так сильно, что, кажется, вот-вот переломает мне все ребра. Я еще раз убеждаюсь, что в комнате никого нет, а потом бросаюсь вперед и отбрасываю запятнанную кровью простыню. Когда я вижу, что сидит на диване, у меня такое чувство, как будто я попал под поезд. Мужчина, высокий, худой, костлявый — и мертвый, сидит очень прямо, на голове у него картонка. Ведерко от семейного обеда из KFC, если быть совершенно точным. Даже по огромным рукам трупа я могу сказать, что это Джеймс, но я хочу, чтобы не было никаких сомнений, и с помощью свинцовой трубы приподнимаю ведерко и вижу мертвый рот Джеймса, набитый салфетками с запахом лимона. Я поднимаю ведерко еще выше и вижу бумажку, прикрепленную ко лбу Джеймса с помощью степлера. Я наклоняюсь поближе.
Привет, Дуги
Душа бьется у меня в горле, царапается и рвется выбраться из моего замершего тела. Уноси ноги, Дуги! Уноси ноги, уноси ноги, уноси ноги!
Я поворачиваюсь и выбегаю из квартиры, с грохотом вылетаю на лестничную площадку и несусь по черной лестнице, каким-то образом сохранив достаточно присутствия духа, чтобы убедиться, что никто не видит, как я спускаюсь на подземную парковку. Благодаря свинцовой трубе я легко проникаю в белый «кадиллак» через боковое окно и прыгаю за руль. Мне плевать, что сигнализация орет во весь голос, пока я разогреваю машину, завожусь и выезжаю на улицу. Я проезжаю не меньше пятидесяти миль, когда наконец выясняю, как выключается проклятая сирена, а к этому времени я уже лечу по пустынному шоссе черт знает куда. Я в ярости от того, что передо мной лежит огромный, безымянный мир, и я превышаю все пределы скорости, пытаясь оставить позади какой-то кладбищенский пейзаж. Я хватаю мобильник и набираю номер Бетти. Не знаю, сколько сейчас времени в Чикаго, и, честно говоря, мне это безразлично. Включается ее автоответчик, сообщает номер ее мобильного, и я бью по кнопкам с такой силой, что ломаю ноготь.
— Дуглас?
— Боже… Бетти… господи… помоги мне…
— В чем дело, что случилось? — голос Бетти прерывается, мне трудно различать слова — как будто она стоит в аэродинамической трубе.
— Я люблю тебя.
— Дуглас?..
— Правда, люблю, Бетти. Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…
— Начинай дышать, Дуглас. Раз… Два…
— Бетти, я серьезно. Я хочу убежать с тобой. На лодке, на лодке Берта. Поплывем вместе в Мексику. Я, ты и твоя собака.
— Какая собака? Дуглас, я не могу.
— Пожалуйста…
— Поговорим об этом в воскресенье.
— Я не могу ждать так долго.
— Тебе придется.
— Не заставляй меня умолять, Бетти.
— Дуглас… Я помогу тебе. Ты слушаешь? Я тебе помогу. Все будет в полном порядке. Тебе ни о чем больше не надо волноваться.
— Я люблю тебя больше всего на свете, Бетти.
— И я люблю тебя, Дуглас. А теперь иди спать.
— Спать? Да я за рулем, гоню как сумасшедший!
— За рулем? А ты где?
— В Техасе.
— И что ты там делаешь?
— Я… я не знаю. Наверное, не туда свернул.
— А как же с сегодняшним собранием? Ты успеешь вовремя?
— Я не знал, что сегодня собрание.
— Чрезвычайная ситуация. КК дал объявление. Он придет сегодня вечером.
Я до такой степени не в себе, что пропускаю это мимо ушей и способен только декларировать свою вечную любовь к Бетти, как будто одно это способно победить все то плохое, что со мной уже произошло.
— Бетти… я… я правда, правда…
— Я знаю, Дуглас. Я знаю. Скоро все закончится…
Бетти вешает трубку, а я изо всех сил сжимаю телефон, как будто надеюсь выдавить из него Бетти, чтобы она оказалась здесь, рядом со мной. Она не появляется, и я отбрасываю телефон и бросаю взгляд на счетчик пройденных миль. Мне кажется, он крутится с бешеной скоростью — десятки миль сменяются сотнями. Сотни — тысячами и так далее.
Добравшись до Чикаго, я не знаю, куда мне деваться. Я точно не в состоянии встречаться с агентом Вэйдом и не знаю, хватит ли у меня духу показаться в клубе. Я приезжаю к причалу и убеждаюсь, что озеро спокойно и впервые за последние десять дней сквозь тучи пробивается солнце. Воздух полон веселым гулом. А когда я прохожу мимо каморки охранника, до меня доносится запах теплых рогаликов. Впрочем, возможно, это его сгоревшие ноги, но я не заглядываю в окно.
В «Учителе», плавучем доме Берта, пусто, он слегка поскрипывает в волнах прибоя. Я затаскиваю на борт свое усталое тело, нахожу койку и бросаюсь на нее лицом вниз. Я в аду и не знаю дороги назад.
Сын внезапности
Я просыпаюсь от звука знакомого голоса. Маленький черно-белый переносной телевизор Берта включен, и, когда я с трудом открываю глаза, пытаясь понять, где, собственно, нахожусь, оказывается, что прямо на меня смотрит телевизионный психиатр. С крошечного черно-белого экрана, спешу добавить. Потом его лицо исчезает, сменяясь изображением человека, который сидит на своем диване с ведерком KFC на голове. Телевизионный психиатр возвращается на экран и медленно и мрачно качает головой.
— Жертва номер триста один. — Появляется фотография скелета-любовницы Джеймса в нижнем белье и сапогах в сопровождении комментария психиатра. — Неужели именно к этому идет Америка?
Психиатр скорбно опускает голову.
— Давайте для разнообразия сосредоточимся на жертве. Забудем на минутку, что он был убит Киллером из Кентукки, и подумаем, что же это за человек — адвокат, между прочим, — который наряжает скелет и кладет его к себе в кровать.
Появляется рука и выключает телевизор. Я резко сажусь при виде агента Вэйда, который протягивает мне чашку ромашкового чая.
— Решил, что ты здесь.
Сердце у меня колотится как безумное, и мне едва удается взять чашку, не опрокинув ее на себя.
— Сначала заглянул в зоопарк, а потом подумал: «Куда бы я пошел, если бы был на месте Дуги?» — Агент Вэйд откусывает ноготь и выплевывает его. — Вижу, у тебя все в порядке с юмором.
— Извини?
— Нахлобучил коробку из KFC на голову Джеймсу. Очень смешно.