– KPI достигнут, – ответила она механически. Всё внутри дрожало. Ни от страха. Ни от наслаждения. От того, что она больше не была сотрудником. Она стала легендой. Живой метафорой. Байкой для новичков. Ходячим слайдом без пояснений.
По коридору к кабинету руководителя Валентина шла как по ковру, вытканному из унижения и повторных воспоминаний. Каждый взгляд – липкий, каждый поворот головы – слишком резкий, каждый шёпот – про неё. Она чувствовала, как за её спиной воздух становится гуще, как офис медленно слипается в единый сгусток коллективного смущения, пряча его под видом обеспокоенности. Даже кулер сегодня не булькал – скорее осуждающе икал.
Кабинет Сергея Валентиновича всегда казался ей слегка ненастоящим – слишком гладкий стол, слишком ровные жалюзи, слишком свежий запах кофе, будто это была инсталляция «начальник», а не живой человек. Но сегодня всё изменилось. Дверь казалась массивнее, тишина за ней – зловещей, как перед голосованием по бюджетной резолюции, в которой фигурируют её телодвижения.
Она постучала. Неуверенно. Как человек, которому при входе могут выдать повестку, а могут – рекомендацию к психотерапевту. Ответа не последовало, только глухое «да» с той стороны, звучавшее так, будто даже дверь пыталась воздержаться от участия.
Сергей Валентинович сидел за столом, сложив руки перед собой, как будто играл в чиновника в фильме про сталинские чистки. На лице застыло выражение «я не осуждаю, но мне нужно что—то с этим делать». Он смотрел на Валентину с лёгкой долей страха – не за неё, за себя. Вдруг она сейчас опять начнёт?
– Присядьте, – сказал он, как хирург, приглашающий пациента в кресло для ампутации.
Стул был неожиданно жёстким. Спинка тут же впилась между лопаток, как будто специально, чтобы оставить гравировку: «заседала».
– Мы… э-э-э… ценим вашу… – он замялся, – активность.
Пауза повисла в воздухе, и Валентина почти почувствовала, как слова «работу» и «выходку» дерутся в голове шефа за право быть произнесёнными. Оба проиграли.
– Но, вы понимаете, в коллективе это вызвало… скажем, разнонаправленные чувства.
Она кивнула. Медленно. Ровно с той скоростью, с какой человек соглашается на укол в неожиданное место. Говорить не хотелось. Точнее, страшно было не то чтобы сказать, а что скажет рот в ответ.
– Мы не хотим раздувать скандал, – продолжал он, опуская глаза в блокнот, в котором, судя по всему, записал слова на случай ядерного конфуза. – Но, возможно, вам стоит взять… отпуск. Небольшой. Или… – и тут он собрал всё мужество мира, – рассмотреть удалёнку. В лесу. Без интернета. И желательно с берушами.
Он усмехнулся. Точнее, попытался. Уголки рта дрогнули, но остановились в полпути, будто поняли, что смеяться – опасно. Валентина снова кивнула. На этот раз чуть быстрее, потому что ощущение постороннего присутствия в голове начинало нарастать, как давление в чайнике.
– Мы все… люди, – добавил он вдруг, с неожиданной искренностью. – И работа – это, конечно, важно. Но… не настолько.
Пауза.
– Мы же не в эротическом стартапе.
Пауза.
– Хотя, возможно, скоро будем.
Валентина почувствовала, как тёплый стыд поднимается от живота к шее, как волна, не вымывающая, а наоборот – прибивающая всё к берегу. Она не знала, как реагировать. С одной стороны, хотелось провалиться сквозь пол и оказаться на складе канцелярии. С другой – ржать. Громко. Гадко. До слёз. До икоты.
Но рот по—прежнему молчал. И это было лучшее, на что она могла надеяться.
– Может, чашку чая? – предложил шеф, явно пытаясь показать человечность. – Или настойку… если осталась. После собрания.
– Воды, – выдохнула Валентина. Голос вышел таким спокойным, что сама удивилась. – Просто воды.
Он кивнул и налил из кулера. Стакан слегка дрожал в руке – возможно, от воспоминаний о предыдущем кулере и стуле, который под Валентиной ходил волнами.
– И… Валентина. Я, правда, не хочу, чтобы вы думали, что мы вас не уважаем. Вы – ценный сотрудник. Просто… непредсказуемый.
На этой фразе она впервые за утро улыбнулась. Почти искренне. Даже уголки глаз чуть подвинулись.
– Спасибо, – сказала она. – Это звучит почти как характеристика с прежнего места. Там я тоже «ценно, но странно» числилась.
– Ну, – подвёл итог Сергей Валентинович, – тогда давайте на время… дистанцируемся. Немного. Пространственно. И, желательно, эмоционально.
Валентина кивнула в третий раз. И встала. Медленно. Почти торжественно. Как будто принимала на себя ответственность за природное явление.
Когда она вышла из кабинета, дверь закрылась особенно мягко. Как будто тоже хотела забыть, что всё это было. И в воздухе остался тонкий след кондиционера, кофе… и стыда, выветрить который мог только отпуск. Или обряд.