Вечер наступил незаметно, как последствия несвоевременного тоста на корпорате. Валентина лежала на кровати в позе эмоционального блинчика – плоская, слабо теплая, без единой инициативы. Глаза уставились в потолок, который, казалось, впервые в жизни проявил характер: пятно от старого потопа приобрело очертания лица. Или черепа. Или рожицы, которая, похоже, насмехалась. Возможно, это была Кляпа. Возможно – её отражение в бытовом бессилии.
Внутри всё горело. Не болью, не страстью, а нервной смолой, которой залили попытку сопротивления. После разговора с шефом, после взглядов коллег, после общекорпоративного оргазмического театра у неё не осталось ни сил, ни отмазок. Даже слова «это не я» звучали уже как ложь. Как будто кто—то сказал: «Ну конечно. И ковёр сам нагрелся».
Кляпа вошла в диалог без стука. Без фанфар. Просто появилась. С голосом, похожим на голос ведущей радиостанции «ГладьFM» – нежно, тихо, но с той тягучестью, которую чувствуешь только на грани нервного срыва.
– Ну что, моя внутренняя начальница морального кодекса. Повоюем ещё или признаешь, что тебе не хватает хоть капли… живости?
Валентина закрыла глаза, но образ остался. Голос звучал прямо в темечко. Там, где обычно у нормальных людей располагается самоуважение. Она хотела ответить, объяснить, возмутиться. Хотела сравнить происходящее с насилием, вмешательством, международным скандалом. Но язык, как и репутация, ушёл в отпуск без даты возвращения.
– Это было вторжение, – прошептала мысленно, – я не соглашалась на интерактив. Это не ролевые игры. Это не самопознание. Это Чернобыль, только пониже и без йода.
– Я предупреждала, – отозвалась Кляпа с обидчивым мурлыканьем. – В самом начале. “Переход к сенсорному режиму”. Вежливо, дипломатично. Ты просто не была готова к открытию новой себя. А теперь вот – открыта. Причём для всего офиса.
Валентина вздохнула так, будто вытолкнула душу через левое лёгкое. Внутри уже не осталось ничего, кроме остатков корпоративной дисциплины, неотправленного отчёта и кружки с логотипом «Ты делаешь важное дело», которая теперь казалась особенно лицемерной. Она представила, как возвращается завтра. Смотрит в глаза Егору. Садится на тот самый стул. И в это мгновение у неё внутри снова щёлкает Кляпа, как кнопка лифта, вызывающая блаженство.
– Нет, – прошептала она. – Давай по—человечески. Без спектаклей. Без световых шоу. Без акустического сопровождения.
– Уговорила, – промурлыкала Кляпа. – Работаем по расписанию. По согласованию. Как в приличных одержимостях. Хоть календарь составлю. Хочешь – гугл—таблицу? Уведомления перед запуском? Можем даже сделать тайминг: от “легкое покалывание” до “внутренний фейерверк”. Без сюрпризов. Я же за партнёрство.
Валентина приподняла бровь. Мысленно.
– Увольнение – это ведь не худшее, – продолжила Кляпа с лёгкой деловитостью. – Хуже – повторение на корпоративе. Представь: “Пятница. Пицца. Стриптиз от Финансовой. И вишенка – ты”. Под бурные аплодисменты.
– Если ты сейчас ещё раз пошутишь, – медленно произнесла Валентина, – я найду способ переселиться в муху. И выживу. Назло.
– Всё, молчу, – пообещала Кляпа. – Просто зафиксируем: тебе не понравился “внутренний порно—спектакль с моим режиссёрским сопровождением”. Понимаю. Отзывы бывают разными. Мне один раз написали, что я похожа на озвучку фитнес—гуру из ада. Обидно, но справедливо.
Тишина повисла между ними. Не в комнате – в голове. Настоящая. Не та, что перед бурей, а та, что после затопления. Когда в ушах ещё шумит, а ты уже знаешь – придётся жить в этой новой реальности. Без ковра. Без стены. С грибами на потолке и голосом внутри.
– Ладно, – сказала Валентина. – Только без самодеятельности. Без шуток с вибрацией во время отчетных митингов. Без… инициатив.
– Обещаю. Всё строго по уставу. Четыре оргазма в месяц. Один внеплановый по праздникам. И ни капли непрошенного шума. Мы же теперь… партнёры.
– Партнёры, – повторила она, как приговор. И уставилась в потолок.
Она понимала, что могла бы злиться, плакать, или даже пытаться бороться. Но вместо этого вдруг ощутила внутри себя тихое, почти равнодушное смирение. Возможно, ироничное принятие происходящего было единственным способом сохранить остатки разума и достоинства в той реальности, где контроль над собственным телом перешёл в руки внутреннего паразита с сомнительным чувством юмора. Валентина вздохнула, принимая новую версию себя – не такую уж сильную, но и не сломленную до конца.