Она потянулась и шлепнула меня полотенцем по ноге.
— Ей четыре, и у нее нет проблем со слухом! — Она бросила взгляд на мою сестру, чьи серебристые светлые волосы светились в солнечном свете, проникающем сквозь окно.
Анжелина даже не посмотрела; она уже привыкла к моим выражениям.
— Может быть, когда Анжелина подрастет и пойдет в школу, она научится вести себя лучше, чем ты.
Я ощетинилась в ответ на слова моей матери.
Я ненавидела, когда она говорила подобные вещи. Мы обе знали, что Анжелина не будет ходить в школу.
До тех пор, пока она не обретет голос, ей не разрешат посещать занятия.
Но вместо того, чтобы спорить, я сухо пожала плечами.
— Как ты сказала, ей всего четыре, — ответила я на англайском.
— Уходи, пока не опоздала. И не забудь: нам нужно, чтобы ты поработала после школы, так что домой не иди.
Она сказала это так, будто это было чем-то необычным.
Я работала после школы каждый день.
— Ах, да, убедись, что Арон пойдет с тобой. В городе очень много новых людей, и мне было бы спокойнее, если бы вы держались вместе.
Я запихнула школьные учебники в старенький ранец, прежде чем плюхнуться перед Анжелиной, которая тихо играла со своей куколкой. Я поцеловала ее в щеку, потихоньку сунув леденец в уже и без того липкую ладошку.
— Не говори маме, — прошептала я ей на ухом, убирая в сторону локоны волос, щекотавшие мне нос, — или я больше не смогу для тебя ничего утащить.
— Хорошо?
Моя сестра закивала, глядя голубые доверчивыми глазами. Но ничего не сказала.
Она никогда ничего не говорила.
перед уходом мама остановила меня.
— Чарлина, твой Паспорт с тобой, не так ли? — это был лишний вопрос, но она ежедневно задавала его. Каждый раз, когда я была вне ее поле зрения.
Я затянула кожаный ремешок вокруг шеи, выставляя удостоверение личности, спрятанное под рубашкой.
Пластик был таким же теплым и привычным, как моя собственная кожа.
Затем я подмигнула Анжелине, в последний раз напоминая ей о нашем секрете, прежде чем выскочить за дверь на переполненные улицы.
Я подняла руку над головой и помахала Арону, пока проходила мимо магазина его отца, давая ему понять, что он должен встретить меня на нашем обычном месте: площади по другую сторону от рынка.
Я прокладывала себе путь сквозь толпу, вспоминая времена, до угрозы новой революции, когда улицы еще не были столь переполненными, когда рынок был просто местом торговли, наполненным ароматами копченого мяса, изделий из кожи, мыла и масел.
Эти ароматы все еще были здесь, но теперь к ним примешивались запахи немытых тел и отчаяния, поскольку рынок стал убежищем для ненужных стране бедных душ Обслуживающего класса, которых вышвырнули из их домов, когда торговые пути были отрезаны силами повстанцев.
Когда те, которым они служили, больше не смогли себе позволить содержать их.
Они стекались в наш город из-за обещаний еды, воды и медицинской помощи.
Однако, едва ли мы могли приютить их.
Монотонный голос, звучащий из громкоговорителей над нашими головами, был настолько привычен, что я могла бы и не обратить внимание, если бы выбор времени не был столь странным: “ВСЕ НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЕ ИММИГРАНТЫ ДОЛЖНЫ ОТМЕТИТЬСЯ В ЗАЛЕ КАПИТОЛИЯ”.
Я сжала ремень на своей сумке и пока протискивалась сквозь толпу, держала голову низко опущенной.
Когда, наконец, я покинула поток тел, то увидела ожидаюущего меня Арона, уже стоящего перед фонтаном на площади.
Для него это всегда было соревнованием.
— Забудь, — пробормотала я, неспособная удержать усмешку на губах, вручая ему свой ранец.
— Я отказываюсь об этом говорить.
Он взял мою тяжелую ношу без возражений, широко улыбаясь.
— Хорошо, Чарли, я сам скажу: я выиграл.
Тогда он полез в свой рюкзак, который был перекинут через плечо.
Позади нас мелодично журчала вода в фонтане.
— Вот, — сказал он, протягивая мне сверток мягкой черной ткани. — Я принес тебе. Это шелк.
Я вздохнула, когда мои пальцы прошлись по мягкому материалу.
Это не походило ни на что, к чему я когда-либо прикасалась прежде.
Шелк, повторила я мысленно.
Мне было знакомо это слово, но саму ткань же я никогда не видела.
Я сжимала ее в руке, потирала кончиками пальцев, восхищаясь тем, что она была практически прозрачной, и тем, как солнце отражается от нее.
Затем я повернулась к Арону, почти прошептав.
— Это слишком.
Я попыталась вернуть ему ткань.
С усмешкой, он оттолкнул мою руку.
— Да Бога ради, мой отец собирался выбросить её на помойку. Ты маленькая, можешь сшить себе новое платье или что-то еще.
Я взглянула на свои потертые сапоги и серое ситцевое платье, которое было надето на мне — простое и свободное, как мешок.
Я попыталась представить себе, какое ощущение может вызвать эта ткань от соприкосновения с кожей: думаю, как вода, прохладное и скользкое.
Когда прибыла Бруклин, она бросила рюкзак к ногам Арона.
Как обычно она не сказала ни “Доброе утро” ни “Пожалуйста, не мог бы ты?”, но Арон потянулся за ее рюкзаком.
В отличии от отца, в Ароне не было ничего плохого.
А может слово, которым я пыталась описать старшего Грэйсона было “тупица”.
Или грубиян.
Или лентяй.
Это не имело никакого значения. Очевидно, каждая из тех незавидных черт, которыми обладал его отец, обошла сына стороной.
— Как? А мне ты опять ничего не принес? — Она выпятила полную нижнюю губу, и ее темные глаза вспыхнули завистью, когда она увидела шелк в моих руках.
— Прости, Брук, но отец мог заметить, если бы я стащил слишком много сразу. Возможно, в следующий раз.
— Ага, как же, Коротышка. Это ты сейчас так говоришь, но следующий раз все тоже будет для Чарли.
Я улыбнулась, услышав прозвище.
Сейчас Арон был выше Бруклин, выше нас обеих, но она до сих пор настойчиво называла его Коротышкой.
Очень аккуратно я сунула тонкую ткань в свой рюкзак, задаваясь вопросом, что именно сошью из нее, уже в сгорая от нетерпения.
Брук следовала впереди. Она старалась огибать наиболее многолюдные участки площади.
Как всегда мы проделали долгий путь, избегая центрального квартала.
Я хотела бы думать, что это была идея Брук или даже Арона — или что любой из них был столь же обеспокоен тем, что произошло в квартале, как и я — но сомневалась, что это было правдой.
Я знала, что это беспокоит больше меня.
Откуда-то сверху затрещало другое сообщение: “О любой подозрительной деятельности нужно немедленно сообщить на ближайщую патрульную станцию”.
— Паспорта, — торжественно объявил Арон, когда мы приблизились к новому контрольно-пропускному пункту в основании гигантского сводчатого прохода, ведущего к городским улицам.
Он полез под рубашку, также как это сделали мы, доставая удостоверения личности.
В последнее время появлялось все больше и больше контрольно-пропускных пунктов, включая новые, работающие всю ночь.
Этот пункт не отличался от большинства: четыре вооруженных солдата, по два на каждую из линий, одна для мужчин, другая для женщин и детей.
После того, как фото на каждом из паспортов было визуально сверено с лицом, предъявившим его, удостоверение личности сканировалось портативным электронным устройством.
На самом деле, контрольно-пропускные пункты не имели значения; они были предназначены не для нас.
Мы не были революционерами, которых они стремились удержать от свободного перемещения по городу.
Для Брук, Арона и меня, они были просто еще одной мерой по обеспечению безопасности, одним из последствий войны, назревающей в внутри нашей страны.
И если Вы спросите Бруклинн, то контрольно-пропускные пункты были бонусом, новой возможностью практиковать ее технику флирта.
Брук и я встали в нашу линию, храня молчание, пока ждали нашей очереди.