Её глаза оставались прикованными к девушке.
— Ваша Светлость, — раболепно склонив голову, произнес Бакстер.
Ему было невдомёк, что внимание королевы сосредоточено не на нем.
— Восстание набирает силу. Мы думаем, их количество увеличилось вдвое, а может даже втрое. Прошлой ночью они напали на поезд, следующий между Югом3 и Севером5. Это был последний торговый путь между севером и югом, и это означает, что ещё большее количество крестьян двинется в города в поисках продовольствия. Понадобятся недели для того, чтобы…
Прежде, чем Бакстер успел закончить фразу, Сабара вскочила на ноги и теперь стояла на помосте, сверля его глазами сверху.
— Да эти повстанцы просто-напросто отбросы! Деревенщина! И ты заявляешь мне, что целая армия солдат не в состоянии усмирить их?”
И в этот момент горничная совершила роковую ошибку.
Она шевельнула головой. Всего на какой-то миллиметр.
Её движение было едва уловимо, но глаза…её взгляд метнулся вверх при словах королевы.
Словах, которые она не могла осмыслить, и которые запрещено было знать.
Королева наблюдала за ней.
Губы Сабары вытянулись в жесткую линию, дыхание стало прерывистым.
Она буквально задрожала от волнения, которое едва сдерживала.
Она ждала этого.
Бакстер, должно быть, сообразил, что что-то происходит. Застыл, наблюдая, как его королева медленно подняла руку вверх, подавая сигнал стражникам, стоящим у дверей.
Девушка казалась слишком ошеломленной, чтоб предпринять что-либо, и лишь смотрела, как зверь, попавшийся на глаза охотнику.
Сабара загнала её в угол.
Она подумывала собственноручно разделаться с девчонкой, и кончики пальцев начало пощипывать по мере того как её рука сворачивалась в многозначительный кулак.
Будь она более молодой — более сильной — это далось бы ей без труда, простое сжатие кулака.
Девушка умерла бы в считанные секунды.
Но, будучи такой, как сейчас, она знала, что не может позволить себе тратить энергию, это дорого ей обойдется. Поэтому она разжала пальцы и, щелкнув ими, указала на обреченную горничную.
— На виселицу её! — скомандовала она, переключаясь на Англайский, чтоб все присутствующие смогли понять.
Плечи королевы были напряжены, голова высоко поднята.
Стражники прошагали к девушке, которая даже не подумала сопротивляться им, или, хотя бы, просить о помиловании.
Она понимала, какой проступок совершила.
Она знала о наказании.
Королева смотрела, как мужчины конвоируют девушку из комнаты.
Настолько живой она не чувствовала себя целую вечность.
Она только что открыла для себя новое развлечение.
2
Я нагнулась поднять вилку, создавшую небольшой грохот с тихим лязгом падая на пол, и застенчиво улыбнулась мужчине, одиноко сидящему за столом.
— Я принесу вам чистую, — сказала я, поднимая с пола вилку вместо него.
Он ответил улыбкой, которая, к удивлению, тронула и его глаза.
Искренность была редким явлением, когда речь шла о ком-нибудь из класса Консулов.
Полагаю, меня это обрадовало.
По крайней мере, не придется облизывать его вилку, подумала я, ухмыляясь Бруклинн, мимо которой как раз проходила.
Брук тащила из кухни корзину, наполненную свежеиспеченным хлебом.
— Видела парней за шестым столиком? — подмигнула она мне.
— Надеюсь, получиться заработать приличные чаевые.
Брук всем говорила, что единственная причина, по которой она работает на моих родителей в нашем ресторане, а не в мясной лавке своего отца, — это чаевые, но я-то знала истинную причину.
С тех пор, как её мать умерла, Брук использовала любой повод, лишь бы при любой возможности подальше держаться от своего дома и семейного бизнеса.
Работая сверхурочно, она нашла простой и удобный способ, избегать болезненных воспоминаний и отца, которому было всё равно есть она на свете или нет.
Вне зависимости от причин, мне нравилась, что она была рядом.
Я глянула через плечо на трех мужчин, которые сгрудились в угловой кабинки.
Двое из них — им явно было тесно за столом, за которым сидели — пожирали Бруклинн голодными глазами.
На неё так смотрело большинство мужчин.
Я приподняла брови.
— Думаю, тебе не составит труда заполучить от них чаевые, Брук.
В ответ она нахмурилась.
— Да, вот только, кажется, я не могу привлечь внимание самого симпатичного.
Я поняла, кого она имеет в виду.
Третий мужчина был помоложе остальных и несколько меньше. Ему, казалось, надоели его сотоварищи и всё окружение в целом.
Брук не нравилось, когда на неё не обращали внимания и она не собиралась вот так просто сдаваться.
В глазах появился озорной блеск.
— Думаю, мне придется вернуться к их столику и очаровать его.
Я покачала головой, хватая чистую вилку для человека, сидевшего за моим столиком.
У меня не было никаких сомнений, что к концу смены карманы Брук будут полны.
Вернувшись с чистым столовым прибором, я почувствовала, как сердце забилось быстрее, а щеки вспыхнули.
Оказалось, что мужчина из класса Консулов все-таки обедал не один, и в мое отсутствие к нему присоединилась его семья.
Я сразу же узнала девушку, сидящую рядом с ним. Полагаю это была его дочь.
Девушка из Академии, с которой я сталкивалась почти каждое утро.
Та девушка, которая получала какое-то извращенное удовольствие, издеваясь надо мной и моими друзьями, когда мы проходили мимо: Сидни.
И вот она, все еще в своей униформе, напоминая мне, что её жизнь полна привилегий, и ей не нужно после школы мчаться в ресторан её родителей, чтоб целый вечер там пахать.
Внезапно я пожалела, что не поплевала на все вилки.
У меня было огромное желание развернуться и найти повод отвертеться от работы сегодня вечером, сказать отцу, что я больна, чтоб уйти домой.
Вместо этого я выдавила из себя мою лучшую фальшивую улыбку — ту, которая точно не тронула моих глаз — и сосредоточилась на том, что бы не споткнуться о собственные ноги в то время пока шествовала оставшуюся часть пути к столику.
Я заменила вилку и окинула взглядом всю Консульскую семью, сидевшую передо мной во всем её великолепии: мать, выглядевшая манерно и профессионально; любящий отец; и дочь, прихотям которой безмерно потакали.
Я старалась не задерживаться на каждом из них слишком долго.
Я не предоставила Сидни удовольствия понять, что узнала её, хотя была уверенна, что она меня узнала.
— Могу я предложить вам чего-нибудь выпить? — спросила я, с облегчением осознавая, что дрожь, которую чувствовала, не коснулась голоса.
Это был хороший знак.
Я не хотела нервничать.
Как раз наоборот.
Я сталкивалась с этими надменными детьми каждый день в течение двенадцати последних лет, и устала притворяться, что не слышу презрения в их голосах.
Или не понимаю их слов.
Сидни не потрудилось ответить мне напрямую, и от этого кожа моя стала зудеть прям до костей, в местах, где я куда я никогда не смогла добраться.
Она посмотрела на мать, одетую в костюм безукоризненно белого цвета — цвета, который редко увидишь на людях класса Торговцев.
Он был такой непрактичный, такой маркий.
Она, наверняка, была доктором, или адвокатом, а может даже и политиком.
В тот момент как Сидни открыла рот, чтобы передать слова своей матери, все вокруг меня завибрировало. Это знакомое предупреждение о том, что я не должна понимать о чем они говорят.
— Скажи ей, что я буду только воду.
Я почувствовала, как взгляд Сидни упал на меня.
— Нет, постой! Сначала узнай, чистая ли у них вода.
Мягкий диалект чужого языка скользил с её языка и приторно касался моих ушей.
Пока они говорили между собой, мой взгляд был устремлен вниз.
— Спасибо, — ответила женщина, её голос утратил елейное звучание как только она переключилась вновь на Англайский, обращаясь ко мне.