Вечером раздался звонок. Егор Сергеевич поздравил его с рождением сына и попросил завтра к десяти часам подъехать в институт на разговор — так он выразился. Та-ак, узнал-таки об их с Викой шашнях академик и решил расставить точки над і.
Утром Владислав приехал в институт ровно к десяти и стал ждать академика. Нестеренко приехал, как всегда, без опоздания и, поздоровавшись со Щербатовым за руку, то есть нарочито официально, как-то странно поглядел на него и пригласил к себе в кабинет.
Академик прошел за свой старинный обшарпанный стол, уселся в глубокое кожаное кресло, которое за долгие годы приняло формы его сухощавого тела, оценивающе посмотрел на Варяга.
— Вот что, Владислав. У меня для тебя важная новость, — произнес Егор Сергеевич строго.
Он сел на стул, приготовился слушать. Похоже, речь пойдет о Вике, подумал он раздраженно. Но ошибся.
— Я кое с кем и кое-где поговорил, и вот что я тебе скажу. Будешь решать теперь проблемы экономики и политики Европы в собственном институте. — И видя изумление на лице Щербатова, рассмеялся и вмиг перешел на свой обычный благожелательный тон. — Да, да, дорогой мой, тебе нужно расти, и я рекомендовал тебя директором только что созданного Института Общего рынка Академии наук. Надеюсь, ты не станешь отказываться, — улыбнулся Нестеренко, и сразу стало видно, что сам он больше Владислава рад этой новости.
Варяг же еще должен был все осознать.
— Отказаться? Что вы, Егор Сергеевич, ни за что не откажусь.
— Я не ожидал от тебя иного ответа, — широко улыбаясь, сказал Нестеренко. Взгляд его был опять по-отечески ласков.
Глава 33
С утра погода была прекрасная, немного жарковато, но когда на Сицилии не жарко? Синьор Валаччини поднялся в хорошем настроении, что тоже было объяснимо, — года, уже разменял седьмой десяток, а в этом возрасте и организм уже реагирует прежде всего на состояние погоды. Отсюда и настроение. Хорошее было с утра настроение у Валаччини, но вдруг изменилось за завтраком. И вот это уже было совсем непонятно. Видимых причин вроде бы не было. А синьор Валаччини привык доискиваться до первооснов…
На сегодня он имел приглашение к премьер-министру Маркони. Тот устраивал прием и приглашал самых близких. Однажды — еще в бытность свою чиновником в Неаполе, правда, крупным чиновником, — будущий премьер-министр крупно залетел в родном городе. Увлекся озорными играми с девочкой в борделе, а та возьми и умри; слишком сильно оказался затянут ремень на шее, недосмотрел, увлекся, — уж очень любил Маркони эти садомазохистские забавы, как тут было не увлечься.
Молодой Маркони испугался тогда до истерики. Не тюрьмы он боялся, а больше гнева отца, тогдашнего министра внутренних дел. До суда, конечно же, дело бы и так не дошло, отмазался бы Маркони-младший, но вот отец!.. Старик так рассчитывал на карьеру сына и столько в него вложил сил и денег!.. Это было ужасно!
К счастью, тот бордель в Неаполе принадлежал синьору Валаччини. Проникнувшись отчаянием молодого бюрократа, Валаччини дело замял; девчонка оказалась из провинции, из многодетной семьи — родители были рады получить компенсацию: все равно непутевая дочка была отрезанный ломоть. Так что с тех пор синьор Маркони был обязан синьору Валаччини собственным спокойствием и, возможно, политической карьерой.
Еще накануне вечером Валаччини собирался отправиться к Маркони. Уже был отобран костюм — шелковый серый, в белую узкую полоску, и красный галстук-бабочка, удивительным образом красивший крупное лицо дона, бывшего боксера-тяжеловеса и нынешнего неофициального хозяина Сицилии. Да все было уже готово, если бы не настроение. Все было в этом проклятом настроении, так внезапно изменившемся.
Дело в том, что Томмазо Валаччини привык доверять своей интуиции. Она его никогда еще не подводила, чему доказательством было то, что он был жив-здоров и благоденствовал. И еще — не так давно Валаччини должен был лететь на вертолете в Неаполь, но так же точно уело его тогда мерзкое предчувствие, и он отказался тогда лететь, а поехал на машине, и вертолет почему-то врезался в прибрежную скалу и рухнул в море.
Это из недавних событий. А сколько подобных было давно, за всю долгую жизнь синьора Валаччини! В общем, уже за завтраком все было не по нему: слуга едва не опрокинул поднос с кофе, за что был гневно отчитан, а кофе оказался недостаточно горячим, а торт, которым синьор Валаччини, как истинный сицилиец, привык завершать любую трапезу, был не настолько свеж, как обычно.