— У тебя на руках четыре туза, — сказал Гоша.
— Правильно! — Варяг бросил карты на стол, и Гошины проворные пальцы ловко подхватили их и сунули в колоду.
Лента карт сверкнула вновь, перелетая из руки в руку. И снова легли на стол четыре карты. Но уже перед Гошей. Тот, улыбаясь, перевернул их. Опять четыре туза. Потом сбросил четыре карты Варягу. Тот поспешил перевернуть свои карты: четыре короля. И вдруг на глазах короли превратились в четырех валетов, потом в полный набор дам.
Глаза у Гоши стали темные, страшные.
— Ну как, продолжим? Или ваши не пляшут?
Варяг с суеверным страхом отбросил карты.
— Ну уж нет. С кем с кем, но с тобой — уволь.
К незнакомому страху примешивалось облегчение: не зря пришел. Гоша справится. Еще бы!
Глава 39
Сегодня шел пятый день пребывания Варяга в госпитале Главспецстроя. К Людмиле Сергеевне приехал на беседу Николай Валерьянович. Ему предстоял тяжелый разговор с ней…
— Он уже лежит у вас пять дней, — убеждал Людмилу Сергеевну Чижевский. — Его ищут. И очень скоро придут сюда.
— Не понимаю, — хмурилась женщина. — Кто же он все-таки такой, вы можете мне сказать?
— Нет, Людмила Сергеевна, поверьте мне — для вашего же блага, не надо знать, кто он такой. Для вас он просто пациент. Больной. — Николай Валерьянович осторожно прикрыл ладонью ее узкую длинную кисть. — Я знаю, что говорю. Мы заберем его сегодня же. Сейчас же. Но в этой связи у меня к вам вопрос. А может быть, даже просьба. — Чижевский помолчал. — Мы не можем везти его в Москву — там его наверняка обнаружат. Мне бы хорошо было его спрятать в укромном месте — желательно подальше от столицы. Где нибудь в таком месте, где никому в голову не придет его искать…
— Но он еще лежачий больной! — воскликнула Людмила Сергеевна, и ее красивые зеленые глаза вспыхнули неподдельным возмущением. — Вы так печетесь о безопасности своего… друга, а рискуете его здоровьем! Не дай бог, начнется осложнение…
— Вот и я о том, — мягко прервал ее Чижевский. — Его бы хорошо в какую-нибудь глухую сельскую больничку положить. Под чужим именем. И чтоб никто не задавал лишних вопросов. Не подскажете ли мне, есть тут в округе такая?
Людмила Сергеевна в упор глядела на Чижевского, и в ее глазах стоял немой вопрос: «Что это, товарищ дорогой, за конспирация такая? Кого же вы мне пять дней назад доставили? Может, шпиона?
— Есть такая больничка, — тихо выговорила она точно через силу. — Там у меня мама работает старшей медсестрой. В Нахабино. Областной центр пульмонологии.
— Легочные больные? — переспросил, просияв, Чижевский.
— Да, — коротко улыбнулась Людмила Сергеевна.
— Ну так это совсем другое дело! Это как раз то, что и нужно! Когда будем перевозить?
— Погодите. — Людмила Сергеевна встала из-за стола. — Можно я сначала с мамой переговорю?
Между тем избирательная кампания набирала силу и, если бы не загруженность, включающая в себя и рутину институтских дел, встречи делегаций, научные симпозиумы, а кроме того — и это уже было главное — подготовка встречи Гоши с товарищем Гавриловым, Варяг с большим бы удовольствием отдался бурному, но где-то и приятному течению предвыборных хлопот.
Прошли ноябрьские праздники, до выборов в Государственную думу оставалось несколько недель, и сейчас Варяг ехал в Свиблово на один из митингов, где должны были выступать его сторонники и агитаторы, и с интересом смотрел из окна институтской «Волги» на суетящуюся, гомонящую, возбужденную Москву. Непривычному человеку, думал Варяг, могло бы показаться, что серая рутина будней, так надоевшая советскому человеку, вдруг провалилась в тартарары и заря свободы озарила горизонт, воодушевив новых российских граждан, пробудив в них надежды, светлые ожидания, готовность бросить постылую работу и всем сообща кинуться куда-нибудь в бой или на митинг или не отрываться от телевизора, откуда вещали новые политики-демократы, Кашпировские и алланы чумаки, евтушенки с политическими стихами-экспромтами и прочие оракулы, явившиеся из небытия борцы за права отдельно взятого человека. Варяг усмехался своим мыслям. Ему было смешно еще и потому, что лучше, чем кто-либо другой, он понимал: перемены никогда не ведут к лучшему, а революции делаются для того, чтобы кучка победителей получила власть и блага кучки побежденных…