Новиков кивнул. Глаза его округлились, в них плескался страх. Ночные гости, таинственным образом проникшие к нему в дом, явно внушали ему ужас, и он как-то по-детски уже прижался спиной к быку, все еще стоящему у него за спиной, словно бы искал защиты.
— Так вот, гнида, предлагаю тебе выбор. Либо ты сейчас сдохнешь, либо… — Варяг сделал паузу, — …ты сам превратишься в «голубя», а по-нашему, в петуха, и в этом тебе помогут вот эти мои жеребцы. И все это будет сниматься на видеопленку, чтобы завтра твои друзья и товарищи по партии получили кино. Али брезгуешь? — насмешливо спросил Владислав, видя, как почернело лицо перепуганного вусмерть Новикова. — Других обзывать «голубями» можешь, а сам брезгуешь?
Варяг ухмыльнулся, глядя на разбитую физиономию Новикова. Весь ужас безнадежного положения начинал медленно доходить до сознания Новикова. И он спросил:
— А первое?
— Что «первое»? Первое «либо»? — Варяг сделал знак быку, стягивающему удавку на шее Новикова. Тот немедленно свободной рукой вынул из кармана бритву, ловко раскрыл и поднес лезвие к глазам Новикова. Подождав секунду-другую, пока жертва наглядится на страшный блеск полированной стали, Варяг нарушил молчание. — Тебя будут резать. На мелкие кусочки. Медленно, пока от тебя ничего не останется. А если хорошо попросишь, я, может быть, разрешу тебе умереть быстро. Чик по горлу, и — ваши не пляшут.
Новиков как завороженный продолжал смотреть на поблескивающее лезвие. Бык неторопливо поворачивал бритву перед глазами Новикова, так что блики отраженного света скользили по лицу обреченного. Все присутствующие замерли, ожидая решения приговоренного. Ангел сделал шаг вперед, готовый выполнить любой приказ шефа.
— Снимай трусы, демократ сраный! — сказал Варяг. — Сейчас ты станешь героем «голубой» порнушки…
Вдруг что-то сделалось с лицом Новикова. Оно потяжелело, напряглось. Гримаса ненависти исказила перекошенные черты.
— А ведь я тебя правильно назвал, господин Щербатов. «Голубок» ты и есть. И повадки у тебя «голубые»! Ладно, режь! Не получишь ты удовольствия.
Ангел тронул Варяга рукой за плечо. Помотал головой. Все было и так ясно. Крепкий оказался мужик, не сдался. Сделал свой выбор.
— Пошли, — тихо сказал Ангел. — Или останешься досмотреть спектакль?
Владислав молча пошел к двери. Повернулся. Все получилось не так, как он предполагал. На душе было муторно. Кажется, впервые за всю свою жизнь Варягу стало не по себе от мысли, что он человека приговорил к смерти.
— Ладно, заслужил ты себе вечную память, Новиков. Удавите его петелькой, не будем брать грех на душу, — распорядился он. И добавил Ангелу: — А потом как уговаривались…
Уговор был такой, что после казни в квартире надо было все раскидать, разбросать и представить, будто залезли к Новикову грабители да и придушили хозяина ненароком…
Когда спускались по лестнице, молчали. Лишь внизу Ангел нарушил молчание:
— А знаешь, ему все равно осталось полгода.
— Почему полгода? — не понял Владислав.
— У меня же на него досье. У Новикова рак печени. Диагноз поставлен, все точно. Через полгода все равно ему были бы кранты.
— A-а, ну тогда туда ему и дорога, — отозвался Варяг.
Но облегчения не ощутил.
Глава 40
Охота за «партийной кассой» наконец-то вошла в финальную фазу. Еще каких-то дня два назад казалось, что все усилия насмарку, полный облом, не подступиться к этим фраерам, но вдруг — внезапная удача. Парфенов позвонил в пятницу утром Владиславу Геннадьевичу в институт и сообщил, что Юрий Петрович Гаврилов, один из двух доверенных лиц, клюнул-таки на мимоходом брошенное предложеньице перекинуться в картишки дома у Виктора Викторовича в субботу. Парфенов, проинструктированный загодя, заверил Юрия Петровича, что все приглашенные — люди солидные, кое-кто из бывших номенклатурных работников и все заядлые игроки. Причем намекнул, что один из гостей при больших деньгах и частенько проигрывает, причем к проигрышам относится легко, что в нем особенно привлекательно. Гаврилов настолько загорелся идеей, что даже предложил встретиться у него — мол, чего переть к Парфенову на окраину, когда можно в его просторной квартире на Большой Грузинской…
Днем шел дождь, в огромных лужах и стеклах магазинных витрин отражались переломленные пополам улицы, зато пыльная прежде листва сразу потемнела, посвежела под глянцевым бременем крупных дождевых капель. За Парфеновым заехали, потом подобрали по пути Ангела, угрюмо плюхнувшегося на сиденье рядом с Варягом.