То, что сказал академик Нестеренко дальше, еще больше поразило его. Нестеренко, улыбаясь, смотрел на своего ученика.
— Не удивляйся, Варяг. Ангелу ты же доверяешь, я думаю. Так вот знай, многие годы он был нашим связником. Между мной и Георгием Ивановичем. Да-да, — закивал Нестеренко. — Медведь был моим самым близким другом. И о тебе, Варяг, я знаю все от него. Я наблюдал за тобой еще с тех пор, как ты стал самым молодым вором в законе. Впрочем, моя заслуга в твоей судьбе второстепенна. Кто был велик — так это Медведь. Еще с тех самых пор, как он, пахан на Соловках, известный медвежатник; взял меня, студента, под свое покровительство, с тех пор я не уставал восхищаться им. Ему не хватало образованности, правда, знаний, и я ему помогал, был его, так сказать, научным консультантом. У меня же большие возможности, я вхож в правительственные круги, в министерствах у меня много друзей, так что я мог быть полезен Медведю. Нашел тебя в Казани он, а я по его просьбе устроил тебя в университет, дал тебе перспективную тему и всячески способствовал твоему продвижению. Тем более что, по его мнению, ты был именно тем человеком, о котором он мечтал всю жизнь.
Академик Нестеренко задумчиво покачал головой.
— Жизнь Медведя была вся посвящена его детищу — воровской империи. И в какой-то момент он понял, что достиг предела. Ему нужен был человек иного плана, чем пятнадцать законников, входивших в его ближний круг. Нужен был человек, чей мозг не был замусорен понятиями прошлого, а, наоборот, был бы открыт для будущего. Таким человеком оказался ты. Я восхищаюсь тем, как он проницательно сумел разглядеть в тебе все эти качества. Ни я, ни его пятнадцать законников, членов большого сходняка, не смогли, а он смог. Все, даже — каюсь — я, поначалу отговаривали его от твоей кандидатуры. Слишком ты, Варяг, был молодым и казался еще глупым, но Георгий стоял на своем. И оказался прав…
— Значит, это все-таки вы пришли тогда на кладбище, — хрипло произнес Варяг. Волнение охватило его. — Конечно, я же не мог ошибиться… Но просто вы и Медведь были так далеки… Как две разные планетарные системы. Я не мог подумать даже.
— Да, я не мог не почтить память старого друга, — со вздохом заметил Нестеренко. — И я заметил, что ты меня узнал, поэтому и поспешил уйти. Я ни в чем не хотел нарушить заветы Медведя. А раз он считал, что в тот момент ты еще не должен был знать о моей роли в твоей судьбе, то я и не спешил тебе открыться. А я ведь постоянно стоял за твоей спиной, Варяг, — вдруг с хитринкой взглянул на него Егор Сергеевич. — Ты, конечно, до сих пор не догадываешься, что послать тебя на переговоры с Валаччини — это была моя идея. Я эту идею обмозговывал давно и обдумал твою роль. Никто, кроме тебя, так хорошо не смог бы ее реализовать. Поэтому я и посоветовал Георгию подключить тебя. Помнишь ту мою рукопись о международной мафии, которую я тебе так вовремя подбросил? Думаешь, я ее тебе случайно подсунул?
— Знаете, Егор Сергеевич, мне всегда не верилось, что это все создал один Медведь. Мне все-таки казалось, что за ним должен был кто-то стоять. Очень могущественный. Очень влиятельный.
— Конечно, Владик. Империя Медведя — это его детище. Он создавал ее давно, с конца войны. Он пестовал ее, словно собственное дитя, которого у него никогда не было. Как и семьи. Воровская империя была его семьей, мой мальчик. Он правил ею, как справедливый монарх, чьей воли никто не мог ослушаться.
— Разве приказы Медведя никогда не нарушались?
— Никогда. Я, во всяком случае, не помню подобного прецедента.
— Тогда как же произошло расслоение законников?
— Ну, во-первых, это дело давнее, а во-вторых, само это расслоение лишь подтверждает прозорливость Медведи.
— Я не понимаю, — заинтересовался Варяг.
— Дело в том, что Георгий Иванович всегда в своей жизни настолько строго следовал воровским законам, которые надо соблюдать беспрекословно, что его собственный отход от них и вызвал этот пресловутый раскол. На старых и новых воров… Или как это у вас называется…
— Не понимаю! — повторил Варяг.
— А что тут не понимать? Медведь был гением, а гений не может вечно оставаться на одном и том же уровне. Гений растет, он возвышается не только, над окружающими, но и над самим собой — прежним. Это же так просто. Воровские законы были хороши для прежнего времени — дли эпохи Сталина, ГУЛАГа. А как изменилось время, как изменились условия жизни в стране — это началось при Хрущеве, царство ему небесное, так потребовались новые правила. И Медведь их создал. Но все дело в том, что простые люди не могут столь гибко подходить к собственному мировоззрению. Особенно если той прежней жизни отданы лучшие годы. Какая-то часть законников посчитала, что Медведь, реформируя систему, просто сдает позиции.