Захарий лишь ссылается на связи и вместе под руку и жуя жвачки, идут любоваться новыми картинами и предполагать, что же хотел нам рассказать художник своими всплесками радужных красок.
Люди пришедшие на выставку, изредка поглядывают на двоих из-за их чрезмерно громкого смеха от причудливых предположений.
Каждая улыбка даётся девушке с трудом всё вспоминая о Рите и виня себя за свои эмоции.
Да, она может смеяться и веселиться потеряв по-настоящему близкого человека. Разве так могут поступать и вправду скорбящие? Здесь однозначного ответа и нет.
Вир не может себе позволить плакать не зная худший ли мир её ожидает, либо лучший. Если второе, то зачем тосковать и оплакивать. Да и пролитые слёзы совсем не могут определить чувства.
Вир не может себе позволить жалеть себя об утраченном, ведь печаль и горечь возникает только из жалости к себе, а не к погибшему. Жалость к тому, что остался теперь один, но этого делать точно не стоит.
Смерть является лишь скоропостижно каждой живой души. Каждый день кто-то умирает, каждый час. Этот процесс совершенно обыден для нашей планеты, только было бы так, умри Генриетта в старости лет, когда будет уж превышать за восемьдесят. Только поверить в нелепую случайность и несчастный случай Вир не может. Ей нужен тот, кого она будет винить, на кого выплескает всю свою злость.
Должна быть причина случившегося, иначе придётся смириться с жестоким поворотом судьбы.
А пока, не обращая внимания на осуждающие взгляды посетителей и невозмутимость охранников, что и замечания не сделали за всё пребывание, можно продолжать улыбаться без зозрения совести, ведь улыбка как ничто помогает не опустится на дно печали, от которого сложно выплыть в итоге на поверхность.
— Посмотри на эту картину. Как тебе? — спрашивает Захарий указывая на портрет, выполненный в чёрно-белых тонах, а поверх немного золотой краски.
Она отличается от других. Во-первых, глаза. Ни у одной картины Церера нет глаз. Не веря собственному зрению, снова присматривается. Всё верно. Картина Церера. Но это не единственное, чем можно удивиться.
— Это же...
Захарий довольно кивает головой ещё даже не услышав вопроса.
— Так Церер это ты? — предположение больно врезается в сознание от того, что и предположить бы не посмела. Только час назад, вступив на порог здания, была переполненна радости от того, что смогла посетить выставку такого известного человека дважды. Теперь же выясняется, что этот человек её названый брат. Точнее нет, наоборот. Её названый брат, это Церер.
— Потише, прошу.
Вот почему не хотел показывать картину, и обещал открыть подобное таенство совсем скоро. И ведь сдержал своё обещание.
— А глаза, почему у остальных портретов нет глаз? — этот вопрос единственный засел в памяти, что не улетучился от мыслей из-за шока.
— Глаза - зеркало души человека, но они все же не могут отразить её суть. Или я еще не достиг подобного мастерства. Обычно я писал портреты со своих снов, изредка прохожих, потом тебя в автобусе, — Вир вспоминает, что и на том рисунке глаза практически не видны из-за тени. — Не рисую глаза не познав души. В ином случае, портреты становятся не похожими на хозяев. Можно вложить свою душу, но не изобразить чужую. А что касается именно этого портрета, — продолжает мужчина тепло взглянув на неё. — Она особенная и совсем непохожая на остальные. Кажется впервые мне удалось изобразить глаза, что отображают больше, чем блики от света.
Захарий восхищается своим творением, достижением или Вир, а может всё вместе.
Девушка лежит вглядываясь в потолок и думая о своём, всё видя на нём трещину, которой собственно на самом деле и нет. Сложив руки на груди сравни с покойником, нападает грусть. Грусть от того, что жизнь иногда обрывается слишком рано. И хоть бы были причины, хоть какое-то утешение от осознания, что все не просто так. Но с обрыванием дыхания следует темнота, пустота, безмятежность. Всё, к чему мы стремимся в один момент будет напрасной тратой времени, ресурсов. В любую секунду может случиться авария, ну или может соскользнуть нога на крыше. И уже ничего не исправить, не вдохнуть в труп жизни.
Выходные снова пролетают слишком быстро оставляя после себя лишь воспоминания о своем существовании. Завтра начало новой недели, а значит новые попытки Атанасиуса Васерваль поговорить хоть в университете. За последнее время из-за сотрудничества, появляется он там относительно часто, по крайней мере чаще, чем хотелось бы Вир.