— Надежда, это единственное, что держало меня на плаву все эти два столетия, Седрик. Надежда, это то, ради чего я продолжаю жить.
Ворон задел за рану, которую не стоит теребить. Из-за чего напросился на гнев Атанаса.
Седрик видел товарища злым нечасто. Ой как не часто. Ворон слетает с плеча приземлившись снова на стол. Печально смотреть на друга, что ослеплён и не видит дальше вытянутых рук.
— Именно поэтому ты перрестал питаться душами и начал старрреть? Уж так то не сможешь прррродолжать жить. Зачем ты делаешь это? Такой план? Только наврряд ли дрряхлый старрик сможет влюбить в себя молодую девушку, Атанасиус. Ты заложник прошлого, заложник!
Седрик высказав всё, что хотел, улетает подышать на свежем воздухе. Полетел расправив крылья к встречному ветру ощущая прилив спокойствия, после разговора в тонах.
***
— Так вот что творилось в ваших мыслях. На много хуже, чем я предполагал. Должно быть нам стоит вернуться к тому моменту, когда были полностью откровенны друг с другом. Это ведь не сложнее чем верить своим ложным убеждениям.
Вирсавия кивает. Эти слова чистая правда. Только откровение подразумевает собой доверие и обнажение своей души, а исповедаться порой не так уж и просто.
Только Атанасиус прав, доверять не сложнее, чем принимать за истину свои неправдивые доводы. Только доверять кому попало тоже не стоит. Иногда грани не подвласны взору, что тяготит и препятствует взаимопониманию.
Звенит звонок и уж давно пора найти нужную аудиторию, но мужчина останавливает Вир, прежде чем она успевает уйти.
— Посетите меня сегодня и последнее, что мне нужно знать. Откуда вы взяли ту, — мужчина сглатывает слюну не сумея говорить вслух подобно страшных вещей. — Мысль об Астрэйе?
— Ворон рассказал в то же утро, что и был сделан звонок вам, — отвечает девушка и Атанас отпускает её руку, коим образом удерживал.
— Серик, — зло цедит мужчина сквозь зубы и это в первый раз, когда Вир мельком может увидеть искаженное гневом лицо, скривленное злобой и сгустком ненависти, что сосредоточился лишь на лице вздувшейся веной на лбу и сжимающихся в кулаки руках.
Расспрашивать о том инциденте времени совершенно не остаётся, но Вирсавия последующие часы лекций старается не выдумывать ничего лишнего. Ошибка додумывания преследует её целую жизнь, и пора от неё избавляться для сохранения собственных нервных клеток. Они конечно же восстанавливаются, но не так скоро, как хотелось бы.
Просидев пять пар, пытаясь, сосредоточиться на знаниях, всё же выбегает первая и с аудитории, и из дверей университета.
Мчится в свою комнату дабы привести себя в относительный порядок после бессонной ночи и длинного дня.
Вот проклятье, совсем позабыла о телефоне, что остался дома у Захария. Да и в полицию пора заявить или куда запирают людей с подобными психическими отклонениями.
А ведь этот человек мог с лёгкостью найти её. Ему известно, где Вирсавия живёт, где учится.
Единственное, что на данный момент хочется, так это позвонить маме с дедушкой и узнать, как у них дела. Поговорить обо всём и ни о чём, успокоиться и набраться сил для продолжения жизни в круговерти, с которым уже сложно справляться.
А ведь еще ни разу не была дома с тех пор как приехала. Думала будет легко распрощаться с семьёй и не скучать, что оказалось совсем не так.
***
— Эй, ты, птица переросток, — заходит Васерваль в свой кабинет захлопнув дверь. Как и предполагалось, Седрик сидит на своём излюбленном месте. На столе.
Ворон видит состояние товарища, его злость и невольно радуется подобной перемене. Искры летят с глаз, чудесно. Только вот эта агрессия направленна на него и это уже не хорошо. Птица отскакивает назад.
— Это ты сказал Вирсавие об Астрэйе, что я её убил, — это был даже не вопрос.
У Атанасиуса не укладывается в голове, как мог друг и товарищ помешать его долгожданному счастью, ведь только он знает, как Вирсавия для него дорога. Только Седрик знает, какой ценой было дано ему бессмертие, и кто был цели причиной.
— Ты жесток, черныш, — произносит мужчина уж более спокойно и разочаровавшись.
— Ты жесток не менее, Атанасиус, — выдаёт скрипящим голосом ворон, но не желает разъяснять. Чувствует, что товарищ его не поймёт и посчитает его причину нелепой и не достойной проступка.
Только нельзя забывать дружбу, что длилась два столетия так легко, заменив её на девушку, которую он знает гораздо меньше. Даже не четверть их товарищества.