Облака принесли короткий весенний дождь. Он не барабанил по ветровому стеклу, а лишь слегка забрызгал его. Если он усилится, уличные торговцы испарятся со своими прилавками под зонтиками. Тайны нью-йоркской коммерции. Уличное движение замедлится, а вот пешеходы ускорят шаг. На какое-то время улицы станут блестящими, как зеркала. Торговцы наркотиками натянут на головы капюшоны и продолжат свой бизнес или спрячутся в подворотнях, пока дождь не кончится. А если дождь затянется? Проще найти бриллиант на тротуаре, чем свободное такси.
«Благослови боже город Нью-Йорк, — подумала Ева, — пока он не съел тебя живьем».
Моррис жил в Сохо. Ну, конечно, можно было догадаться. Доктор, избравший своей профессией заботу о мертвых, был таким же богемным, экзотичным, артистичным, как и район, в котором он жил.
У него была татуировка — «Смерть с косой», вспомнила Ева. Она нечаянно подсмотрела, когда однажды пришлось позвонить ему среди ночи, а он не позаботился блокировать видео, хотя был в постели, едва укрытый простыней.
Он был чертовски сексуален. Неудивительно, что Колтрейн…
О боже, боже!
Она начала тянуть время, убеждая себя, что ищет место для парковки: ничего не могла с собой поделать. Уличные художники торопливо собирали картины, скульптуры, краски, глину или раскрывали над ними палатки: спешили укрыть свое хозяйство от дождя. Многие из них — те, кому не хватало денег на модную мастерскую, — жили здесь, среди артистических ателье, ресторанов, клубов и кафешантанов.
Ева нашла место в трех кварталах от дома Морриса и пошла пешком, а люди вокруг нее бегали и суетились, стремясь укрыться от дождя. Она поднялась к парадной двери, собираясь нажать на звонок… и поняла, что не может. Он увидит ее на экране домофона и задумается. Он спросит, в чем дело, а она не сможет ответить. Поэтому Ева не позвонила, а нарушила его право на частную сферу и воспользовалась своим универсальным ключом, чтобы проникнуть в крошечную прихожую, общую для нескольких студий.
Она выбрала лестницу, чтобы еще немного потянуть время, и сделала круг у его двери. Что ему сказать?
Тут стандартной фразой не отделаешься. Тут невозможно сказать: «С глубоким прискорбием извещаю вас… сожалею о вашей утрате». Только не здесь, только не с Моррисом. Моля Бога, чтобы вразумил ее и внушил ей верные слова, Ева нажала на кнопку звонка.
Пока она ждала, ее охватил озноб. Сердце бешено стучало. До нее донесся щелчок замка. Светодиод на двери сменился с красного на зеленый.
Моррис открыл дверь и улыбнулся ей.
Его длинные волосы свободно рассыпались по спине. Ева никогда раньше не видела его непричесанным, его волосы всегда были аккуратно заплетены в косу. На нем были черные брюки и черная футболка. Восточные миндалевидные глаза казались чуть сонными. И голос у него был сонный, когда он поздоровался.
— Даллас. Приятная неожиданность у меня на пороге в дождливое утро.
Ева прочла в его глазах любопытство. Ни тревоги, ни беспокойства. Она видела, что он ничего не считал с ее лица. Пока еще нет. «Еще пара секунд, — подумала Ева. — Еще пара секунд, и его сердце разобьется».
— Можно войти?
2
В квартире на стенах висели самые разные картины: от абстрактных работ, выполненных ослепительно-яркими красками, до карандашных рисунков с изображениям женщин в разной степени обнаженности.
Это была настоящая студия с серебристо-черной кухней, перетекающей в красную столовую, за которой шла гостиная. Лестница с металлическими ступеньками вела вверх, на второй уровень, тоже открытый, огороженный только полированным поручнем.
В квартире ощущался простор, наполненный светом и воздухом. Может быть, благодаря всем этим контрастным краскам, подумала Ева. А может быть, все дело было в Моррисе, в его вещах, в его интересах, в его личности, отраженной во всем, что его окружало.
Чаши, вазы, бутылки, камни, фотографии боролись за место с книгами — неудивительно, что Моррис сразу подружился с Рорком! — и музыкальными инструментами. И это еще не все. Тут были фигурки драконов, маленький бронзовый гонг и, как ей показалось, настоящий человеческий череп.
Наблюдая за ее лицом, Моррис указал на длинную кушетку.
— Почему бы тебе не присесть? Могу предложить сносный кофе. Ничего похожего на то, к чему ты привыкла, но сносный.
— Спасибо, не нужно.
Но мысленно она сказала другое: «Да, давай сядем, выпьем кофе. Все, что угодно, лишь бы не говорить об этом».
Моррис взял ее за руку.
— Кто-то умер? Кто-то из наших? — Он крепко сжал ее руку. — Пибоди…
— Нет, не Пибоди… нет. — «Я только все порчу», — сказала себе Ева. — Моррис, это детектив Колтрейн.
Она видела по лицу, что он не понимает, не связывает ее ответ со своим вопросом. Тогда Ева сделала единственное, что могла сделать: вонзила нож ему в сердце.
— Ее убили прошлой ночью. Она мертва, Моррис. Ее больше нет. Мне очень жаль.
Он выпустил ее руку и отступил на шаг. Ей была знакома эта реакция. Как будто прерывание контакта может все остановить и пустить вспять.
— Амми? Ты говоришь об Амариллис?
— Да.
— Но…
Моррис поймал себя на полуслове. Отрицание — стандартная реакция. Ева знала, что он хочет спросить: «Ты уверена? Ошибки быть не может? Нет, это какая-то ошибка». Но он хорошо ее знал и не стал тратить слова попусту.
— Как?
— Давай сядем.
— Скажи мне, как.
— Ее убили. Похоже, ее собственным оружием. Оружие пропало — и табельное, и вытяжное. Мы ищем. Моррис…
— Нет. Не сейчас. — Его лицо стало непроницаемым, словно маска, вырезанная из полированного камня — одного из тех, что украшали его жилище. — Просто расскажи мне, что тебе известно.
— У меня пока мало что есть. Ее нашли этим утром в подвале ее дома. Один из соседей спустился туда с сыном. Время смерти мы определили: двадцать три сорок прошлой ночью. На месте нет никаких следов борьбы, в ее квартире тоже. На ней — никаких видимых ранений, кроме ожогов электрошокера на горле. При ней не было ни удостоверения, ни сумки, ни украшений, ни жетона, ни оружия. Она была полностью одета.
Ева заметила, как по гладкому камню, в который превратилось лицо Морриса, пробежала едва заметная тень, и все поняла. Убийство и без того дело скверное, но изнасилование еще больше все усугубляет.
— Я еще не просматривала диски с камер наблюдения, надо было сначала сказать тебе.
— Мне надо переодеться. Сейчас я переоденусь и поеду на работу. Я приеду и осмотрю ее.
— Нет, вот этого не будет. Скажи, кому ты больше всех доверяешь, кого ты сам выберешь, и я устрою, чтобы вскрытие делал тот, кого ты назовешь. Но только не ты сам.
— Это не тебе решать. Я — главный судмедэксперт.
— А я — ведущий следователь. И мы с тобой оба знаем: твои отношения с… — Ева замялась на слове «жертва», — с детективом Колтрейн означают, что тебе придется отойти в сторону. Возьми минуту, возьми сколько угодно минут, подумай об этом, но тебе придется смириться. Ты не можешь работать с ней, Моррис. Ради нее и ради тебя самого.
— Думаешь, я буду сидеть, сложа руки? Думаешь, я отойду в сторонку и позволю кому-то другому к ней прикоснуться?
— Я не прошу тебя сидеть, сложа руки. Но вот тебе мое последнее слово: ты не будешь ее резать. — Когда Моррис повернулся к лестнице, Ева просто взяла его за руку. — Я тебя остановлю. — Она говорила тихо и почувствовала, как напряглись и сократились мышцы его руки. — Давай, можешь мне врезать. Наори на меня, брось что-нибудь, разбей, сломай. Все, что хочешь, лишь бы тебе стало легче. Но я не дам тебе над ней работать. Теперь она и моя тоже.
Черное бешенство полыхнуло в его глазах. Ева приготовилась получить удар и стерпеть. Пусть выпустит пар. Но бешенство растаяло, сменилось скорбью. На этот раз, когда Моррис повернулся, Ева его отпустила.
Моррис подошел к широкому окну, за которым кипела веселая суета Сохо. Он уперся ладонями в подоконник и наклонился, словно стараясь перенести на руки часть тяжести, которой не выдерживали ноги.