— Вот ты и воевать начал, — сказал дядя Вася изменившимся голосом.
Все немножко помолчали, как будто ждали чего-то.
Солнце стояло уже высоко над лесом. На еловых лапах заблестела влажная паутина. Пахло грибной сыростью, палым листом — осенью.
— Вот ты и начал воевать, — повторил Василий Васильевич.
Карыш не знал, как ответить дяде Васе. Надо было что-то сказать, а что, он не знал. И потому стоял молча и глядел на новый кнут. Коричневая полоска коры круто обрывалась: поближе к веревке рукоятка была гладко оструганная, белая и, должно быть, скользкая. Карыш потрогал: она и в самом деле была скользкая.
— Ну, — сказал Василий Васильевич, подошел к Кузнецову и снял шапку.
Кузнецов тоже снял свою шапку, и они три раза поцеловались.
Тогда и Карыш снял фуражку и тоже три раза поцеловался с дядей Васей.
— Пошли, — сказал Кузнецов.
— Я на тебя надеюсь, помни, товарищ Кузнецов! — крикнул им вдогонку Василий Васильевич.
По просеке пришлось итти недолго. Кузнецов свернул в сторону, на узенькую тропку. Тут под ногами были видны вдавленные в землю коровьи следы, а по лицу били колючие росистые ветки. Но скоро ветки раздвинулись, ели сменились березками. За березками знакомым веселым блеском сверкнула река.
Кузнецов не сразу повернул к ней. Он продолжал итти лесом и часто останавливался, прислушиваясь. Ветер донес с реки запах дыма. Это был не тот чистый, хоть и горьковатый запах, который мы слышим, когда горит дерево, когда топится печь. Какой-то едкий смрад вплетался в него; может быть, то горела одежда или шерсть в колхозной избе.
Кузнецов, прячась за березами, подошел поближе к реке. Он прислонил ладони к глазам, вгляделся и сказал Карышу:
— А ведь это михеевский дом догорает.
Карыш не сразу увидел пожар. Горело на том берегу. Светило солнце, сверкала, морщась под ветром, река, и оттого не очень заметны были злые языки огня. Над пожаром кривым черным пальцем торчала закопченная труба. Она уцелела и казалась непомерно высокой; огонь уже успел сожрать стены.
Кузнецов стоял, глядел. Карыш хотел было потянуть его за рукав, но тот сказал негромко:
— Смотри, сынок, смотри. Это наших людей жгут. Хорошенько смотри: у тебя от этого рука крепче станет.
Потом вздохнул:
— Ну, пойдем. Отсюда уж недалеко.
Карыш и сам — хорошо знал эти места. Скоро, поближе к железной дороге, пойдет осинник, ольховник, кусты — конец лесу.
Среди кустов шли согнувшись, а кое-где пробирались ползком.
Теперь уже ничто не заслоняло реки, и она видна была всем своим привольным простором. Вдали на реке краснел гнутыми кружевными пролетами железнодорожный мост. Раньше Карыш не раз бегал сюда с ребятами. По мосту тогда гремели поезда, паровоз с выпяченной богатырской грудью летел вперед, как в бой. Когда состав исчезал, увлекая за собой ворох пыли и песку, ребята взбирались на насыпь и прикладывались щеками к разогревшимся натруженным рельсам: рельсы долго пели, дрожа, никак не могли успокоиться. Доносился последний слабый толчок — это паровоз прошел стрелку, рельсы затихали, и кто-нибудь из ребят, первый вставая со шпал, говорил:
— Айда!
Под насыпью собирали теплые, пахнувшие гарью куски шлака с узорными острыми краями, уславливались, что это — редкие камни; набрав их полные пазухи, бежали к реке купаться. Купаясь, подплывали к устоям моста; камень у самого берега был выдолблен водой, и сюда, в круглую выбоину, Карыш прятал банку с червяками для рыбной ловли.
Теперь на мосту стояли немецкие солдаты. Чтобы подойти к мосту с той стороны, где у самого берега густо рос ивняк, надо было перейти насыпь.
Карыш решил отойти от моста подальше и тогда уж подняться к железной дороге.
А Кузнецов выбрал куст и устроился за ним: лег на животе, положив перед собой автомат. Отсюда мост был виден, как на ладони.
— Смотри, сынок, вернись целым, а то рассержусь, — сказал Кузнецов и попробовал улыбнуться.
— Вернусь, — ответил Карыш, щелкнул кнутом по кусту и пошел вперед.
Он шел опушкой леса, прячась за березами и кустарником.
Поравнявшись со старой путевой будкой, которая уже несколько лет стояла пустой, он подошел к насыпи и поднялся наверх.
И тут услышал вдруг хриплый протяжный возглас:
— Ха-альт!
Карыш остановился, из будки вышел немец в мешковатой зеленой шинели и погрозил ему пальцем. Карыш заныл, как и собирался:
— Я корову ищу… Корова потерялась…
— Короф-ф, — проворчал немец, разглядывая мальчика. Потом повернулся к будке. Но на ходу остановился и закричал Карышу что-то по-своему, махнув рукой в сторону. Карыш понял: велит итти подальше от моста.