Он хотел уйти, но рука протянулась сама — и чья-то большая ладонь тут же сомкнулась на ней. Поно глядел, не веря, как на чужую, на свою руку с зажатой лепёшкой, а торговец — он стоял за спиной и всё видел — держал его крепко и смотрел грозно.
— Решил украсть? — загремел он, сдвигая брови. — Вот и пригодится, что стража ходит туда-сюда. Сдам тебя им!
— Мой брат хотел купить! — раздался знакомый голос. — Мы возьмём всё, что осталось. Отпусти его и возьми плату!
Поно, не выпуская лепёшки, потёр запястье, на котором ещё чувствовал чужие пальцы, обернулся и пробормотал удивлённо:
— Нуру?..
Глава 16. Работница
Фаникия спала под тихим дождём. Всё молчало, лишь чей-то оклик доносился порой, ему отвечал другой — и вновь только шорох по крышам да журчание вдоль дорог.
В старом доме на окраине, во дворе, заросшем кустарником, не спали, но и не жгли огня. Там кто-то негромко плакал, и кто-то его утешал.
— Я не знала, что мама ушла к Великому Гончару… Я только и держалась мыслями, что заберу вас! Я не знала…
— Ничего, — отвечал другой голос, притворно низкий. — Ей теперь хорошо. Не плачь, я о тебе позабочусь — как славно, что я тебя нашёл!
— Славно? Вот уж правда, ведь тебя едва не обвинили в воровстве! Позаботится он, как же. Не важничай! Ты младший…
— Я мужчина!
— Ты младший из нас двоих, и это я о тебе позабочусь. Но как же наши братья могли… Я не простила их за то, как они поступили со мной, но тебя… Может, ты что-то спутал? Может, они не хотели твоей смерти, лишь попросили Хепури тебя увезти, а до этого зла он додумался сам?
— Я не глупец, Нуру, и не спутал бы! Они говорили: убей. Они говорили: убей!
— Я верю, Поно, ты не стал бы лгать. Но как же трудно поверить в остальное!
В доме был и третий, но он молчал. Сидел в углу и жевал лепёшку, самую простую — мука, соль да перец. Сперва отверг её с презрением, потому что не ест грубой пищи, а потом оказалось, ест.
Дверь оставалась приоткрытой, и зверь пакари подбегал к ней, глядел в чёрную дождливую ночь, прижимая уши, и отбегал, и вновь возвращался с тонким писком. Он ждал хозяина и не понимал, отчего тот не возвращается.
— А как… — говоривший замялся, в голосе его звучала неловкость. — Тебя не обидели в доме забав? Скажи! Я найду их и всех убью, как убил Хепури.
— Не обидели. Не посмели! Но если бы не человек, о котором я говорила, я не могла бы и глаз на тебя поднять. Я и теперь жила бы в Таоне, и если бы ты отыскал меня, я не смела бы назваться твоей сестрой. Он сделал для меня много — и я сделаю для него всё!
— Но как же нам быть? Ты уверена, что тот, кого ты видела в храме, это Бахари?
— Ха! Я видела его утром у Дома Песка и Золота. О, я хорошо его рассмотрела и узнала бы, даже если б он таился — а он не таился. Я стояла в храме Рыбы, моля Великого Гончара о помощи и чуде, пытаясь успокоить сердце, и он вошёл, а с ним другие. Я говорила уже, храмовник был и рад, и опечален — и у них с Бахари была одна радость и одна печаль. Не ходи к храмовнику, братец, я ему не верю!
— Но что же тогда?.. Эй, ты, говори, к кому ещё можно пойти! Кто на твоей стороне?
Третий промолчал во тьме. Слышно было, проглотил кусок, а после сказал голосом, каким говорят люди, уже безразличные ко всему:
— Я не знаю.
— Он не знает! Хорош же…
— Не мучай его, братец. Он всё потерял!
— Ты его плохо знаешь, не то бы не жалела. Когда я привёз твоего каменного человека, он платить не стал. Велел меня бросить в колодец, и там бы я и сгнил!
— Ты говорил. Но всё из-за того, что Шаба оклеветал тебя…
— А разве он не должен был спросить, чтобы узнать истину? Нет, молчи, смотри в землю, сознавайся в том, чего не делал, а не хочешь сознаться — посиди-ка в колодце! Вот какова тут справедливость! Он сам украл, украл у меня, а над ним нет никого, кто мог бы его наказать! Справедливо ли это? Справедливо ли, сестрица?
— Великий Гончар рассудит.
— Ха! Так может, он и рассудил.
Тот, кто сидел в углу, заскулил тихонько и ударился затылком о стену.
— Поно!.. Погодите, ещё не всё потеряно, остаётся каменный человек. Мне бы только с ним поговорить, и я верю, он поможет.
— Нет уж! Нет, Нуру, ты к нему не пойдёшь! Туда не пробраться, да и я вот подумал, зря ты пришла в Фаникию. Он не станет говорить с тобой!
— Нет, он станет, я найду слова!
— Много ты слов нашла, когда тебя отдали Шабе? Твой каменный друг не помог и мне, когда меня бросили в колодец. Если у него и было когда-то сердце, оно давно пересохло и обратилось в камень, и ему всё равно! Говори что хочешь, Нуру, а к нему я тебя не пущу.