Телега замедлила ход, потом остановилась. Что-то лязгнуло; заскрежетали ворота, работник перебросился с кем-то словами, и колёса опять заскрипели, и копыта застучали по камню. Тяжёлые створки сомкнулись с коротким грохотом. Теперь уж не повернуть назад.
Нуру невольно прижала руку к груди и нащупала дудочку. Ей стало страшно, так страшно и одиноко, и никто не мог помочь — была только эта дудочка, с которой Мараму ещё как-то умел говорить, а Нуру совсем не могла, и всё же беззвучно молила, не умея даже облечь мольбу в слова. Она не знала, о чём просить и на что она может рассчитывать, и слышит ли её человек, душа которого привязана к дереву, и не станет ли гневаться. «Не оставляй меня, — только и осмелилась она подумать. — О, не оставляй меня!»
Работник, спрыгнув, ударил по корзине ладонью и сказал вполголоса:
— Выходи, пока не видит никто!
Он помог, раскидал вещи. Нуру выбралась и сползла с телеги, растерянно осмотрела узкий двор и деревья у забора. Отсюда было видно, какой он длинный, Дом Песка и Золота, и хотя Светлоликий Фарух рассказывал, как всё устроено, Нуру никак не могла взять в толк, куда она попала.
— Что стоишь? — поторопил работник. — Иди, иди отсюда, пока не заметили.
— Подожди! — взмолилась Нуру.
— Я сделал уже всё, за что мне платили. Дальше сама, а привяжешься, позову людей и скажу, что впервые тебя вижу! Бери корзину и тащи под навес, вон туда, и развешивай бельё, а там присматривайся, куда тебе нужно. Больше я ничем не помогу!
Сгрузив корзину на землю, он повёл быка дальше, мимо навеса, мимо уличных печей, в сторону пышного сада, и свернул за угол.
Нуру огляделась, пытаясь успокоить дыхание: если кухня здесь, то через неё можно пройти в пиршественный зал, а оттуда в сердце дома, где нет потолков, только песок и колонны — и зал Светлоликого, а за ним, он сказал, комната с тремя каменными людьми… Как далеко, и повсюду работники, и кочевники, и стража. Нужна большая удача, чтобы всех обойти!
Она погладила через одежду белую дудочку, спрятанную у сердца: вроде и не одна. Тот человек, он всё-таки друг Мараму. Может быть, он проведёт, поможет…
Больше не мешкая, Нуру подтащила корзину к навесу и взялась развешивать бельё. Она старалась держаться ближе к кухне и ловила голоса, доносящиеся из-за раскрытой двери.
— Да если б мы знали, когда их ждать! — с досадой воскликнула женщина. — Упредил бы кто! Как всё успеем?
— Сказали, пришлют помощниц из города.
— Кто сказал, этот старый бездельник? Он пойдёт и забудет, за чем отправился! Лодырь, болтун, винопивец, станет время тянуть, разве о нас подумает? Тесто месить некому, за печами следить некому, в сад послать некого!..
Бросив корзину, Нуру оправила одежду, проверила, не выбиваются ли волосы из-под накидки, и встала на пороге, склонив голову.
— Да будет Великий Гончар к вам добр! Меня прислали помочь на кухне, — сказала она и подняла глаза.
— Ты ещё кто такова, откуда? — неласково спросила краснолицая дородная работница, месившая тесто, и наклонилась, упираясь крепкими руками в стол.
— Я недавно в городе, помогаю в пекарне, что близ моста…
— Вот, никого лучше не нашлось! И чего одна пришла?
— Никто не хотел идти, — сказала Нуру, пожимая плечами. — Никто не рад кочевникам и не хочет прислуживать им.
— Никто не рад! А мы рады?.. — начала работница и осеклась, оглядываясь. — А ну, не болтай да становись к столу. Давай, толки перец!
Нуру взялась за ступку. Перед ней лежала целая гора подсохших стручков, тёмно-алых и блестящих, как кровь. Она толкла, и женщины тут же сгребали готовое и бросали в кастрюли, где варился суп из чечевицы и подлива для мяса. Шкварчали в масле шарики из перемолотых бобов, дымилась на столе рыба с чесноком, мелькали и стучали ножи, нарезая вяленое мясо и зелёные кислые стебли.
Здесь правила Рахани, дородная, как поднявшаяся опара, и красная, будто только из печи. Не прекращая своей работы, она следила за каждым и раздавала указания. Никто не мешкал и не оставался без дела. Кухня вертелась, как тележное колесо.
Здесь было дымно и жарко — не помогали ни окна, ни раскрытые двери. То и дело кто-то приходил из сада, ставил корзины с травами и плодами и спешил обратно. Прибегали и из дома, оставляли пустые широкие блюда, брали взамен наполненные — с мясом, хлебами, рыбой, — и уходили степенно. Нуру всё двигалась со своей ступкой — на шаг, ещё на шаг, — пока не оказалась рядом с готовой едой.
Работник пришёл и унёс блюдо, и тогда она робко сказала: