Я оставил Нуру, понадеявшись, что ей помогут другие. Тогда мне встретился мальчик, но я бросил и его. Я хотел помочь ему, только не торопился. Поно, младший брат Нуру, любимый брат — она ещё не знает. Как мне ей сказать? Она так часто говорила о нём с улыбкой, с теплом, — как ей сказать?
И в третий раз отец указал мне путь, указал ясно, ничем не смущая. Выбор был только — вмешаться или нет, время — теперь или никогда. И я сделал выбор… Я сделал выбор. Теперь вижу и сам, что недостоин ни помощи, ни любви, ни жизни. Я больше не тот, кем меня создали.
Отзвуки заметались под сводами: кто-то шёл сюда, но Нуру не слышала или не захотела прятаться. Как в детстве, она сидела, положив голову мне на колени.
— Прочь, вы все! — раздался голос, мужской, юный, властный, ещё не знакомый мне. — Мы сами будем говорить с каменными людьми. Никто не должен смотреть, и только попробуйте подслушать!
Нуру не шевельнулась. Ей поздно было уходить, но она даже не подняла головы.
— Что мы скажем им, брат мой? — прозвучал женский голос, мягкий и глубокий, тоже юный, неторопливый, неуловимо схожий с первым.
Двое показались на пороге, белокожие и темноволосые, в золотых одеждах, похожие друг на друга, как два только раскрывшихся цветка, и замерли, осматриваясь.
— Сколько крови пролито зря… О, сколько крови! Она туманит мне голову.
Теперь я понял, что их роднило: выговор, будто ветер несёт песок с лёгким шелестом. Ветер и песок, и пока слова звучат, кажется, кто-то второй шепчет о чём-то другом.
— Посмотри, вот и эти трое…
— Четверо, сестра моя.
И юноша указал рукой, но Нуру не поднялась и теперь. Пальцы её шевельнулись, и только.
— Здесь работница! — с досадой и презрением воскликнула девушка.
— Видно, пришла молить каменного человека, чтобы он подарил ей счастье. Поднимись! Что ты слышала?
Нуру медленно встала, утирая глаза, но ничего не произнесла. Двое пошли к ней, двигаясь так легко, будто их ноги не уходили в песок.
— Да слышишь ли ты хоть что-нибудь? Ладно! Иди, не мешай нам. Иди прочь и не оглядывайся!
— Нет, брат мой, нет! Здесь пахнет так сладко… Кровь на её руках ещё не засохла — свежая, тёплая кровь. Она пришла сюда тайно, без позволения, о ней никто не знает. Она моя и твоя!
— Нет, Хасира! — воскликнул юноша повелительно и вытянул руку, преграждая сестре путь. — Не здесь, не теперь.
Ноздри его трепетали, он дрожал. Обведя языком пересохшие губы, он сглотнул, точно мучимый жаждой человек, что увидел воду, и добавил нетвёрдо:
— Иди прочь, работница…
Теперь я узнал его и её. Я видел прежде — не их, но таких, как они. Только глупец мог принять их за богов.
Гнев поднял меня. Не тратя времени на раздумья, я встал, заслонив Нуру собой, и приказал:
— Остановитесь! Вам нет места в этих землях. Не из глины вы рождены, а из чёрных дум, из дурных снов! Великий Гончар светел. Всё тёмное он извергал из себя и прятал, но кто-то нашёл — и вылепил вас, кто-то, навеки проклятый.
Юноша усмехнулся, а сестра его вскинула голову. Они не боялись. Такие не ведают страха, потому что они сами и есть страх.
Я сделал ещё шаг и протянул руку.
— Я сокрушу вас! Вы станете грязью, и Великий Гончар не прикоснётся к ней и не позволит другим. Я…
Как тяжела стала рука! Она легла юноше на плечо, будто чужая, и сжать её я не смог. За спиной вскрикнула Нуру, а юноша пошатнулся, хрупкий, и засмеялся мне в лицо.
— Ты стар, каменный человек, и время твоё прошло! Что же, попробуй меня сокрушить.
Он выгнул шею, тонкую, белую, подставил под мои пальцы и ждал — а я думал только о том, чтобы не упасть. Я опирался на него и лишь потому ещё мог стоять.
— Не дразни его, Уту, — улыбаясь, сказала его сестра и провела по моему плечу. — Какие глубокие трещины — и тут, где сердце, тоже.
Она приложила ладонь к моей груди. Я ощутил, как пальцы её уходят глубже, и застонал от неведомой прежде боли. Тёмные глаза её блеснули. Она убрала руку, но не спешила, и поднесла пальцы ко рту. Алые губы шевельнулись — я слышал слова будто издалека:
— Не дразни его, брат мой. Вдруг он рассыплется? А ведь у нас вышло: мы пробудили его. Смотри, у него тоже есть кровь, но она горька.
— Ты права, Хасира, мы получили его и не можем терять. Что же, он угасает, а значит, сам поспешит к источнику и отведёт нас. Работница, так и быть, твоя. Теперь она точно знает лишнее.
Юноша перевёл взгляд на Нуру и добавил поспешно и жадно: