— Твоя и моя. Мне тоже нелегко дался путь.
— Неужели прервёшь своё глупое воздержание? — с предвкушением и лёгкой насмешкой спросила его сестра. — И мы насладимся вместе — так давно мы не делали этого вместе, мне этого так не хватало!
— Ты знаешь причины моего выбора, Хасира. Быть сдержаннее стоило бы и тебе, но сегодня мы победили и можем отпраздновать победу.
Я сжал пальцы, но он ускользнул из моих рук — и я, утратив опору, упал на колени. Опершись ладонями на песок, я смотрел, как Нуру отступает, выставив нож, как взмахивает рукой неловко. Видно было, она боится причинить им вред, боится даже теперь. Самый плохой страх из всех страхов, какой только мог её одолеть.
— Бей, — прошептал я. — Они не люди…
Девушка поймала руку Нуру, сощурив глаза. Поймала вторую, бросила на меня взгляд через плечо и сказала с торжествующей улыбкой:
— Посмотри, брат мой: его поднял не гнев. Он встал, чтобы защитить её. Это хорошо, но забаву придётся отложить!
Нуру рванулась и почти освободилась, но юноша сжал её пальцы, и она со стоном выпустила нож. Он поднял.
— О, не бойся, дитя, тебя не обидят, — сказала девушка, прижимая Нуру к себе и жадно вдыхая запах крови с её ладоней, — только будь послушна! Видишь, как плохо твоему каменному другу? Мы сделаем ещё хуже, если будешь перечить. А если он не выдержит, ты станешь нам не нужна.
— Кто вы такие? — воскликнула Нуру. — Чего вы хотите?
Её держали, напуганную, и я потянулся к ней изо всех сил. Я прошёл половину земель, шёл и тащил телегу — а теперь едва мог ползти. Я смирился, что дни мои подходят к концу, но не теперь, не так!
— Мы — новые боги, — сказал юноша, поднимая нож. — Склонись перед нами! Богов не расспрашивают, им покоряются.
— Кто они? — спросила Нуру уже у меня, расширив глаза, и лезвие коснулось её горла.
— Ты промолчишь, — велел мне юноша, — если хочешь, чтобы она жила. Вы не станете говорить ни друг с другом, ни с кем-то ещё — только с нами и с теми, с кем мы позволим. Теперь клянитесь, что будете покорны! Если один из вас нарушит клятву, другого ждут страдания.
Нуру молчала, не сводя с меня глаз, и дышала тяжело. Молчал и я.
Великий Гончар, отец мой, чего бы ты хотел? Ты ведаешь всё; ты знаешь, что много времён назад именно я едва не пустил зло к источнику, из всех братьев и сестёр лишь я оказался так слаб. Что мне делать теперь? Ты даёшь мне выбор, но чего ждёшь?..
— Если ты знаешь, кто я, — сказал юноша, глядя на меня, — то знаешь, что я едва держусь. Это место сводит с ума: столько мух, столько пролитой крови, и людской тоже! Отнятая силой, она так сладко пахнет страхом, пахнет болью. Я жил бы здесь, если бы мог. Мне приводили бы дев, таких, как она, и я пил бы их страх, пил их боль, всю, до последней капли, сколько они могли бы дать, и лишь потом — пил бы их жизнь…
Глаза его разгорелись жёлтыми огнями. Стоя у Нуру за спиной, прижимая её к себе, он ждал моих слов. Он распалился, и непокорность лишь обрадовала бы его. Ждала и его сестра, вслушиваясь жадно.
— Клянусь, — сказал я, и слова были тяжелы, точно камни. — Я сделаю всё, о чём вы попросите, но не троньте это дитя. Я не буду с ней говорить, но хочу видеть её каждый день. Одним только обещаниям я не поверю.
— Чего они хотят? — спросила Нуру тихо. — Если зла, то жизни мне не жаль. Они всё равно отнимут её, когда получат своё.
— Я приношу клятву, — повторил я. — Убери нож.
— Ты глупец! — закричала Нуру. — Теперь, когда ты испортил мою жизнь — когда отказался вернуться со мной, когда позволил меня продать, и братья солгали, что я умерла, и мама этого не вынесла, — теперь, когда ты не вмешался, и они убили Мараму, ты хочешь, чтобы я жила дальше? Смерть милосерднее!
Юноша отвёл нож от её горла, не то бы она поранилась, и рассмеялся:
— А это будет весело! Смерть ещё нужно заслужить, дитя. Клянись, что будешь послушна.
— Не буду!
— Хасира, сестра моя, — сказал юноша тогда. — Похоже, каменному человеку причиняют боль его раны. Проверь, так ли это.
— Не нужно, — взмолилась Нуру, хотя меня ещё не коснулись чужие руки, и отвернулась, зажмурившись. — Прошу, не нужно…
— Нужно! И ты будешь смотреть, а если трудно держать глаза открытыми, я помогу: отрежу тебе веки…
— Не нужно! Я клянусь, я клянусь! Всё, чего вы хотите…
— Так легко, что даже скучно, — с досадой сказал юноша, отталкивая её от себя.
Нуру упала в песок и застыла, пряча лицо — может быть, плакала, но я не видел. Я дотронулся до её ладони. Она не пожала мою, но и не отвела руку.
Я смотрел только на неё. Я слышал, как девушка кликнула, и вошли люди. Голоса летали, кружились над нами — удивлённые, взволнованные, — а я лежал и смотрел, и больше не мог ничего.