Фарух поджал губы.
— Вижу, не подумал! — воскликнул Поно. — А ещё говорят, с тобой никто не сравнится в уме.
— Даже умнейшему из умных порой нужна помощь. Для этого у меня были советники, но теперь…
Фарух сдержал тяжёлый вздох и посмотрел недобро.
— Теперь с тобой только я, — докончил Поно. — Можешь звать меня «мудрейший советник Поно»…
— Мудрейший? Такого не удостоился даже Бахари! Да ты знаешь, как выбирают советников, мальчишка? Это люди из знатных родов, обученные грамоте и всяким наукам, не юнцы. Их отцы и деды, и отцы дедов служили наместникам, доказав свою верность…
— Ха! Ну, я вижу, то и впрямь были достойнейшие из достойных. Только где они, почему не с тобой?
— Будто ты здесь ради меня, — прищурившись, сказал Фарух. — У тебя своя цель. Наши пути совпали, только и всего. Когда они разойдутся, ты тоже оставишь меня.
Он говорил с обидой.
Он сказал правду, но признавать это отчего-то не хотелось, и Поно промолчал.
Двое решили немного пройтись, чтобы размяться. Уж если у Поно болело едва ли не всё тело, то как, должно быть, тяжко пришлось Светлоликому, не привыкшему ездить на быках! Тот морщился и хромал, но пытался не выказать слабости.
Они брели к далёкому мосту, ведя быка в поводу и оставляя цепочку следов, что тут же наливались водой. Плоская и мокрая равнина тянулась во все стороны. Её придавливало большое тяжёлое небо.
Порой грохотало глухо и протяжно: Великий Гончар вымешивал глину. Видно было, как движутся тёмные комья. Казалось, вот-вот они не удержатся, обрушатся вниз.
Пакари, повизгивая, рвался из сумки, но скоро понял, что не отыщет ни еды, ни тепла. Смирившись, он притих и, свесившись наружу, рассматривал чахлые кустарники и пучки серых трав. Птицы не галдели там, жёлтые рогатые ящерицы не шуршали — жизнь ушла. Даже птицы-кочевники куда-то делись, не ехали больше на бычьих рогах.
— О мудрейший советник Поно, — насмешливо и непочтительно сказал Фарух, обрывая молчание. — Я нуждаюсь в твоём бесценном совете и помощи. Озари меня своей ослепительной мудростью, схожей со светом небесной лампы…
— Чего тебе? — с подозрением спросил Поно.
— Научи меня песням, хоть одной. У меня нет камбы, но это плохая отговорка. Люди не захотят её принимать.
— Ха! Как это ты не знаешь ни одной песни?
— Я знаю их больше, чем ты сумеешь запомнить! Но в моём доме пели только обо мне. «Велик и умён, красив и силён…»
Великий Гончар дал Фаруху звучный голос. Поно взяла обида: зачем такому дар музыканта? И так у него золота вдосталь!
— Да, — сказал он, — такие песни никому не понравятся! Может, только тебе. А ты вот что, пой наоборот: «уродлив и слаб…»
Фарух, прищурившись, поглядел на него.
— Так и сделаю, — сказал он. — А в конце назову твоё имя. Что ж, если ты больше ничем не можешь помочь, возьмусь придумывать…
— Ладно! — воскликнул Поно. — Научу тебя весёлой песне, чтобы ты и в другой раз не опозорил нас. Держи повод!
И он пошёл, притопывая по мокрой земле и хлопая в ладоши. Вот так, так, заодно и сон разгонит! Грязь хлюпала и брызгала. Фарух отшатнулся, и Поно нарочно топнул сильнее, и, развернувшись, пошёл вперёд спиной и закричал ему в лицо:
— Хорошее поле у бедняка —
три шага туда и два шага сюда,
с работой управится быстро!
С этого поля хорош урожай:
перцев корзина да миска бобов,
не успеет устать, собирая!
От голода старый издох его бык,
а нового не на что будет купить,
зато и пасти не придётся!
Любимая стала другому женой —
не было коз, чтоб отдать за неё,
так что ж, просторнее в доме!
Закончив, он хлопнул ещё несколько раз, остановился и посмотрел на Фаруха с улыбкой.
— И это весёлая песня? — спросил тот. — Что тут смешного, зачем такое выдумывать?
— Выдумывать? Это жизнь! Если не смеяться, будет совсем тошно.
— Над этим нельзя смеяться. Как только смогу, запрещу такие песни!
— Вот ты каков! — сердито воскликнул Поно. — А хороший человек бы сказал: как только смогу, стану помогать людям в моих землях, чтобы лучше жили. Тогда, может, такие песни и сами пропадут. Но что ж, конечно, проще запретить песни!
Он попытался упереть руки в бока и наткнулся на сумку с пакари. Тот, и так растревоженный песней и пляской, взвизгнул.
— Люди в моих землях живут хорошо! — кривя губы в гневе, закричал наместник и топнул ногой. — А песни, подобные этой, слагают лжецы, чтобы очернить меня!
— Так это, по-твоему, ложь?
— Ложь, и ещё какая! Грязная, мерзкая ложь, как ты сам!